Хотя… если учесть, что девять из десяти играющих живут в благополучнейших мирных странах, наверное, они скучают по всему этому в реальной жизни. Вот чтобы кровь, убийства, кнуты и виселицы. Потом-то они могут вылезти из капсулы и побежать в антикафе: пить смузи и писать сочинения о том, как неправильное употребление местоимений может огорчить трансгендеров.
Это я застрял в Средневековье без права выхода.
К счастью, родители появились на площади уже после того, как шоу закончилось и довольные зрители разбрелись, делясь впечатлениями.
Я заранее купил пирожков — с мясом и сладких. То, что еда в игре на фигуру не влияет, маме точно должно понравиться. Она первым делом поинтересовалась, где тут руки моют, я из-под навеса следил, как она с содроганием осматривает деревянный умывальник с ржавой пимпочкой снизу.
— Никитич, учти, мама не совсем в форме. Она с ума сходит из-за тебя и из-за денег. Питаемся все это время макарошками…
— Даже Динка?
— Динку я втихаря подкармливаю, и у нее обед в школе. Мама же устроилась на овощебазу. На сдельную работу. По двенадцать часов в сутки сортирует гнилой лук и обрезает капусту залежавшуюся.
— Зачем⁈
— Ее невозможно остановить, ты же знаешь. Собирает средства на твое волшебное излечение. Опять открыла на тебя сбор в соцсетях. Почти не спит, либо в интернете роется, либо на этой базе. Возвращается со смены, на ней лица нет, пальцы разогнуть не может. Переубедить ее невозможно, ты же знаешь, как ее несет, если она что-то в голову вбила.
— Но почему овощебаза⁈
— Там платят всяко лучше, чем за уроки литературы в школе, знаешь ли. Да и не в том она состоянии, чтобы с людьми общаться, и перерыв в столько лет… Попробуй ее успокоить, объясни, что тебе здесь хорошо, все нравится.
— Но мне и правда хорошо, и все нравится!
— Вот пусть мама это видит. Она почти перестала спать, малыш, это никуда не годится!
Я был весел, как щенок, шутил, как плохой клоун, рассказывал, как тут все замечательно. Мама с ужасом смотрела на фартук поварихи Терзы, на мух по стенам, на рыгающих дровосеков, на матерящихся игроков, пристающих к Терзе и отпускающих комплименты ее заднице.
Черт, почему я не пошел с ними к озеру, на травку! К пирожкам мама даже не прикоснулась, как и к квасу, зато папа умял почти все. Наверное, ему очень надоели макароны. Ничего, вот я тут вырасту, заведу карету и усадьбу, заработаю миллионы, мама будет расхаживать по розовому саду и слушать пенье ангелочков, играющих на арфе — и если таких ангелочков в игре нет, а их сам изобрету и сделаю!
Лучился счастьем я так старательно, что у меня скулы свело от улыбок, а лед в маминых глазах становился все глубже, она явно не верила ни одному моему слову.
— Помни, — когда-то давно сказала она. — Я всегда лучше тебя знаю, что ты чувствуешь, ты никогда не сможешь меня обмануть.
Похоже, этой сверхспособности мама до сих пор не утратила. Но она и удивила меня, согласившись, что визиты раз в неделю — прекрасный график. Я, признаться, глубоко в душе слегка боялся, что мама поселится тут в игре и будет сидеть, держа меня за руку с утра до вечера. Но, кажется, идея зарабатывания и экономии средств на мое спасение у мамы сейчас перебила все остальное, Великая Жертва была теперь не в том, чтобы не смыкать глаз у постели ненаглядного сыночка, а в том, чтобы онемевшими пальцами перебирать мерзлый лук. Конечно, на этом фоне 40 долларов на посещение Lesto-центра казались бессмысленным расточительством.
Но папа все же обещал ненадолго зайти завтра, поискав для меня кое-какую информацию, о которой я попросил.