На улице я тысячу раз поблагодарил Аню, после чего пошел к себе домой. Ощущения, переполнявшие меня в тот момент, не поддаются никакому описанию. Мне было и страшно, и нет, и больно, и нет, и дискомфортно, и нет.
В последующие недели в интернете, в разных новостных издательствах постоянно всплывали новости об очередном закрытом нелегальном кирпичном заводе с рабами и арестованных рабовладельцах, что не могло ни радовать, и в конце концов Вова был найден. Сказать, что я был безумно рад — не сказать ничего.
Наконец, по прошествию столь долгового времени, за которое у меня по какому-то чуду не случилось ни сердечного приступа, ни нервного срыва, я снова встретился с со спасенным другом, сильно похудевшим за время своего пребывания в рабстве. В тот момент я, с трудом сдерживая счастье, изо всех сил пробивавшееся сквозь слезы, сказал ему — «Вова… сейчас бы поругать тебя, за то, что ты по своей глупости попал в очередную передрягу, но я слишком рад, тому, что ты выжил, чтобы тебя за что-то ругать»! Услышав мои слова, Вовчик рассмеялся. Было видно, что рабство его потрепало, но несмотря ни на что, он оставался собой. Это был тот же Вова. Тот же самый. Все тот же мой друг, которого я знаю с самого детства. В тот момент я не выдержал, и из моего глаза выползла скупая слеза радости. Увидев это, Вова, хихикнув, указал на нее пальцем и саркастично пошутил — «Смотри, не растай»! — после чего, громко рассмеялся. Мы оба были искренне рады тому, что весь этот ужас закончился, и долго общались обо всем и ни о чем. О нашем расследовании тогда говорить не хотелось, но мы договорились обсудить это завтра и, вдоволь наобщавшись, разошлись по своим домам, где созвонились, и снова продолжили общаться, и снова обо всем и ни о чем.
Уже на следующее утро мы созвонились и договорились встретиться возле ларька с шаурмой, дабы обсудить наше дело. Обо всем договорившись, мы завершили телефонный разговор, и я, спешно накинув легкий плащ, вышел к ларьку. Тот день ощущался особенно приятным, будто бы в воздухе витало какое-то добро. Солнечные зайчики задорно отскакивали от окон старых советских высоток, пока теплый поздневесенний ветерок разносил по округе белые, словно снег, парашютики одуванчиков. Все вокруг, будто бы само собой, заставляло мое и без того хорошее настроение стать еще лучше.
Наконец-то, пройдя по цветущим весенним улицам, я добрался до нашего с Вовой, столь любимого ларька, где я и встретил своего друга, держащего две шаурмы, одна из которых уже была надкусана. Мы с Вовой пожали друг другу руки, и он протянул мне ненадкусанную шаурму, после чего мы принялись обсуждать информацию по нашему делу, попутно уплетая шаверму.