Ануся ждала, что запечатанная сила сохранит материнское тело, но когда сняли крышку гроба, она не сдержала возглас удивления. Мадьярская Роза по-прежнему цвела ангельской красотой. На её губах всё ещё трепетал последний вздох, нежнейший румянец алел на точёных скулах, тлен не посмел и единым пятнышком коснуться атласной кожи.
Рядом восхищённо выдохнул Анджей:
- Какой вандал покусился на такое совершенство?!
До сих пор и Ануся считала себя красавицей, но рядом с матерью она выглядела бледной молью. Статус наследницы следовало подтвердить семейным атрибутом. Родовой перстень зловеще багровел кровавым лалом на пальце ведьмы. Ануся потянулась к нему и в страхе отпрянула - рука была тёплой.
- Она не умерла?! И пятнадцать лет лежит в гробу ни мёртвая, ни живая?!
И будто в ответ, по склепу пронёсся холодным ветром протяжный стон:
- Тяжжкооо! Отпусстиии! - и перстень сам упал с пальца.
Анджей уложил в гроб спящего, напоенного с вечера маковым отваром, младенца. Ануся занесла над ним кинжал и задрожала, замерла не в силах вогнать холодное лезвие в детское горло. Но стоявший позади шляхтич, крепко ухватил её руку и резко рубанул по тонкой шее. Младенчик забился в предсмертных судорогах, кровь чёрной струёй полилась в подставленную чашу.
- Пей! - молодой шляхтич решительно ткнул кубок с тошнотворным питьём в губы сомлевшей наследнице. Она зажмурилась и глотнула. Живая кровь соединила её с телом матери, и сила хлынула в новый сосуд.
До чего же сладкой оказалась младенческая кровь. Ануся была, как умирающий от засухи цветок, внезапно орошённый спасительной влагой. Она пила, и энергия заполняла её тело, расправляя и наливая силой каждую жилку. Окрасила румянцем бледные щёки, налила кармином губы и томной поволокой глаза. Сила смела страхи и сомнения, и с последним её глотком, робкая юница Ануся умерла, вместо неё упруго расправила плечи и гордо вскинула голову навстречу миру графиня Аннунциата.
- Жалко младенца? Что за чушь! Умер быстро и без мук, его душа уже на небесах, радуется, что избежала тягот земной юдоли - глада, хлада, болячек, и непосильного рабского труда от зари до зари.
Внезапно её накрыл наплыв своего пола, женской сущности, желание тела, да так яростно, что набухла тяжестью грудь и огнём запылали ланиты. Аннунциата не стала сдерживаться. Отшвырнув пустой кубок, обернулась и сделала то, о чём мечтала с первой встречи - впилась губами в уста Анджея и потянула его к брошенному на пол склепа плащу.
Сцена четвёртая: Бегство.