Тот послушался, и Лейла насыпала ему полные горсти голубицы. Бродяжка попробовал одну ягодку — и тихонько засмеялся:
— Это что, нектар?
— Нет! — ответила Лейла, счастливая его радостью. — Это голубица! Спелая — аж шкурка сходит! Ешь, пока не раскисла!
Кто-то подёргал Лейлу сзади за подол. Девушка обернулась — и увидела Виту.
— А тебе сейчас в миску насыплю! — весело пообещала она. — Угощайся, сколько влезет!
Голубицы оставалось ещё порядочно, и Лейла призадумалась, что же с ней делать. С мёдом сварить не выйдет: мёда нет. Киселя тоже не сделаешь. Просто отжать сок — жалко: уж такие ягоды крупные, с налитыми боками, одна к одной.
Лейла вспомнила про воеводу, которого всё ещё трепала лихоманка. Пожалуй, надо бы снести ему. С такой ягоды и у здорового сразу прибавится сил. Да, это она верно придумала. Воевода, пожалуй, сейчас не прогонит. Только вот Летард…
Как уж повелось, Летард был не в духе.
— Чего тебе? — огрызнулся он, выглядывая из-за приоткрытой ровно на ладонь двери и буравя Лейлу неприветливым взглядом.
Лейла, как щит, выставила вперёд лукошко с ягодами.
— Я вот — воеводе полакомиться…
— Иди-иди отсюда, — тряхнул головой Летард. — Не до тебя сейчас.
— Летард?
Голос был слабый, звучал чуть слышно, но не узнать его Лейла не могла. Воевода живой! И не бредит уже!
— Летард, кто там пришёл?
— Это я, воевода! — крикнула Лейла, не давая Летарду раскрыть рта. — У меня для тебя гостинец!
— Лейла? Летард, пусти её!
Летард посторонился неохотно, давая Лейле ровно столько места, чтобы протиснуться в землянку боком, но той было не до его грубиянства.
Воевода лежал на постели, укрытый Летардовым плащом, и даже в неверном свете лучинки было видно, какой он тощий и слабый после болезни — рёбра под рубахой проступали, как у заезженной лошади. Рубец на лице багровел, обещая оставить после себя белый широкий шрам. Ввалившихся щёк не видно за мягкой светлой бородой, а вот виски — как есть две ямины. А уж бледный — будто сроду солнца не видал. Бродяжку сейчас рядом поставить — и тот небось на вид покрепче покажется.
Спохватившись, что разглядывает воеводу слишком уж долго, Лейла поспешно отвела глаза и уставилась на собственные ноги.
— Ну что ж ты? Садись, — пригласил воевода, и Лейла с облегчением услышала, что голос у него звучит приветливо. Значит, не досадила, хоть и пришла незваной. Сесть, правда, было некуда — только на воеводину постель, и Лейла умостилась на самом краешке, стыдливо подобрав юбку и ощущая, как щёки полыхают пожаром.
Наверное, воевода понял, что вконец засмущавшаяся Лейла теперь не заговорит, даже если занести над её головой меч, поэтому спросил сам:
— А гостинчик-то, говоришь, где?
— Ой, правда! — Лейла закраснелась ещё гуще. — Да вот же он, воевода — смотри!
— Хороша голубица, — улыбнулся воевода. — А ты сама ела?
Лейла закивала. И почему воевода не спешит брать у неё туесок?
— Так ягодой-то — угостишь? — глаза воеводы лукаво блеснули.
Тут Лейла поняла, чего он хочет, и вспыхнула до корней волос. Ну воевода, ну удумал! Раз болеешь — так что теперь, дитя малое из себя строить?
Дрожащими пальцами Лейла взяла одну ягодку и вложила воеводе в губы. Потом ещё и ещё. Десяток ягод спустя Лейла не выдержала и утвердила лукошко понадёжней — в изголовье постели.
— Пойду я, воевода, — прошептала она, не в силах поднять на него взгляд.
— Что ж, иди. Благодарствуй за гостинец.
— Ты благодарствуй, воевода — что не погнал.
Воевода ничего не сказал, только вздохнул — но Лейла поняла, что слова пришлись ему не по нраву.
— Чем я перед тобой оплошала, воевода?
— Ничем ты не оплошала. Только меня звать по-другому.
«Бенегар», — хотела вымолвить Лейла, но не успела. Снаружи донеслись какие-то выкрики. Слов было не разобрать, но крик приближался, а с ним — хохот и пьяное пение. Лейла вскочила.
— Сиди здесь! — в один голос велели Летард и воевода.
— Да как вы не понимаете? — закричала Лейла. — Там же Вита, там же Бродяжка! Пустите!
Она готова была оттолкнуть Летарда, даже ударить его, но тот посторонился сам. Лейла выбежала из землянки и опрометью кинулась на голоса.
Ни с Бродяжкой, ни с Витой, по счастью, ничего не сделали — их вообще поблизости не было. В самой серёдке лагеря, у главного кострища собрались человек десять. Двое изо всех сил махали пучками веток, раздувая огонь, так что искры летели во все стороны.
Подойдя поближе, Лейла увидела, что возле костра свалены три бараньи туши и какой-то шевелящийся мешок. По доносившемуся гоготанью Лейла поняла, что в мешок запихнули живых гусей. Было ещё несколько мешков, пузатых и не очень — те молчали. Да ещё два бочонка. У одного была выбита крышка, и, судя по тому, как у парней заплетались языки, к бражке они успели приложиться изрядно.
— О, Лейла пришла! — с пьяной радостью заорал кто-то. — На-ка вот, пей — бу-ушь весёлая… как мы.