— Да хлебни ты уже, и говори толком. Чего взмыленный?
Ратибор потянулся за кубком. Глотая слюну в пересохшее гордо, налил до краёв и жадно высосал до дна, а барон хмыкнул:
— Ну?
— Господин барон, сжальтесь, — Ратибор откинулся на спинку стула и рассмеялся, — сил уже никаких. Мастер городской стражи лютует — вроде, всё по мелочи, а тут вусмерть, там забили, того прирезали. Оно наплевать, конечно, — безродные. Но уж больно много за одну-то седмицу. Да и служанка одна на хвосте принесла, мол… бродит кто-то в ночи... Поспешила, говорит, ночью с записочкой, а в переулке аж страх взял. Только, что, не тряслась, пока мне нашёптывала… Будто, и правда в нечисть поверила…
— Ведьм не бывает, — усмехнулся барон.
— А я что? — развёл руками Ратибор. — Вот тоже сказал, а она, служаночка-то, трясётся, будто, говорит, голос в голове... Нашептывает в ночи, стращает... И мерещиться в тенях нечисть всякая… Я её насилу яблочным отпоил. — Ратибор вздохнул под внимательным взглядом барона и посетовал:ж — Эх, не знал бы, что Ташка не сплетница, не поверил бы. А так… Другая история…
— А так, поверил?
— Да нет, конечно, баба же. Но вы ж сами три шкуры спустите, если не выведаю.
— Спущу… Что узнал?
— А ничего, — развёл руками Ратибор, — вора, что на пекаря, свои пекарские уже ухайдокали. Пойди теперь, доберись, сам он себя камнем по макушке понастучал или как? Девки блудные… тфу ты бес… наслаждение снизошло на них, говорят. Этариец у них, видите ли, слабый попался. За счет барделя похоронили, представляете? Так у них теперь даже днём очередь...
Севериан одёрнул помощника:
— Чего ты лыбишься... Дело говори. С судейскими что?