— Всё сделано, господин барон. Одежда в опочивальне… И вода, тоже готова.
— Вода? — не понял Севериан, а служанка демонстративно зажала пальцами нос. Всего на мгновение. Улыбнулась. И тёмно-зелёные очи снова потупились.
Кони, дорога. Барон рассмеялся. Потребовал:
— Как наши гости?
— Как велели ваша светлость.
— Мирослава где?
— Госпожа в саду, ваша светлость.
Севериан кивнул и пошёл на шум листвы в распахнутые двери.
В каменной вазе с живыми цветами у входа в дом выловил маленький букет белых ветрениц, и нос сам потянул примешанный к ним аромат фиалки. «И, правда, Адалия», — улыбнулся барон. Нашарил взглядом медную гриву Миры над кустами кровавого барбариса, и так захотелось выругаться: рыжая шевелюра рядом. Шарцу! Тихо шепчутся на скамейке.
— Шарц! — рявкнул барон и заспешил к скамейке, — Шарц, стой! — Но мертвяк бросил испуганный взгляд на Миру и припустил вон со всех пяток. — Ш-ш-а-арц! — Севериан подбежал к скамейке и наткнулся на нежный опаловый взгляд:
— Май реир, — Мира сдвинула подол свинцового платья с части скамьи, будто безмолвно пригласила сесть рядом. Улыбнулась. И благодарно приняла скромный букетик ветрениц. — Благодарю, май реир.
Мира зарылась носом в цветы, а Севериан замер рядом со скамейкой, наблюдая за мертвяком: улепётывает, поганец. Сквозь сирень видно как Шарцу смешался с редкой толпой на Перепутице. Наверняка, на набережную рванул, — решил барон и потребовал объяснений:
— Как он сбежал от разъезда?
— Он не сбегал, — нежно донеслось из букета.
— То есть как?
— Тело Шарцу мертво, май реир, — Мира подняла смеющийся взгляд. Поделилась: — Он расслабился и упал. Солдаты решили, что Шарцу умер. Шрамов на теле много. Есть свежие. Не дышит... Его похоронили у обочины тракта.