Мрачен был лишь Тарапука, потому что больше всего на свете он ненавидел дискомфорт и, к тому же, был преследуем архангелом. Но двигаться было необходимо и падший решил воспользоваться сверхспособностью своего хоть и тучного, человеческого, но необычного тела. Он в очередной раз вспружинил вверх более, чем на два метра, заскочил на крышу проходившего мимо трактора. Затем сделал кульбит и уже оказался на крыше сенокосилки. После было ещё несколько прыжков и кувырков на фуры, танки, трактора - и он оказался на другой стороне автострады под звучные аплодисменты любителей автострадного спорта, наблюдавших его подвиги, которые пока были не под силу ни одному из них.
Грубо распихивая восторженных зрителей, пытавшихся лезть к нему с объятиями и поцелуями, он нырнул в первую попавшуюся дверь жилого дома - и оказался в подъезде с просторной лестничной клеткой. Заскакивая в подъезд, он надеялся уединиться там и изменить свой облик, чтобы сбить с толку архангела, который мог настигнуть его в любую минуту. Но в подъезде оказалось слишком много людей: на лестничной клетке праздновали чей-то день рождения, расставив столы, за которыми сидели уже поддатые гости.
Тарапука уже собрался мчаться на второй этаж, чтобы преобразиться там, но сверху также доносились многочисленные голоса, звуки гармошки и пьяное пение. Видимо, там тоже гуляли.
Тарапука грязно выругался себе в бороду.
Кто-то из гостей заорал: “Ааа, батюшка! Благослови!” И полез к Тарапуке обниматься и целоваться. Падший наспех пробормотал “благословляю”, отпихнул от себя назойливого выпивоху и забежал в первую попавшуюся на лестничной клетке дверь, которая, как оказалось, вела в коммунальную квартиру.
По коридору сновали туда и сюда люди: женщины с тазами и кастрюлями, мужчины в засаленных майках и семейных трусах, сопливые дети играли в войну или в куклы.
Тарапука затравленно озирался кругом до тех пор, пока не добрёл до уборной и не спрятался в ней, захлопнув за собой дверь и замкнув её на щеколду. Он уже собрался преобразиться в скромную самую обычную старушку, которая вряд ли привлечёт к себе внимание Левиила, когда он окажется рядом. Но до него донеслись голоса за дверью:
- Батюшка-то в уборную зашёл, видно, нужда прижала. Вот дождёмся, когда выйдет - и исповедуемся в грехах. Батюшка с нас грехи снимет. Очистимся, в рай попадём!
Тарапука от злобы скрипнул зубами. Его заметили и ждали его выхода из уборной. Многим может показаться странным, что в уборную вошёл дородный поп в рясе, а вышла оттуда сухонькая убогая старушка. У многих может наступить шок от удивления, это грозило Тарапуке потерей энергии. Значит, придётся вылезать из уборной и исповедовать желающих покаяться. ” - Ничего, - утешал себя падший, - вот сейчас исповедаю этих мартышек, узнаю, сколько зла они друг другу натворили. Как убивали друг друга, грабили, насиловали. Всегда приятно послушать про человеческие грехи и ещё раз убедиться, какие люди ничтожества! Может, хоть настроение поднимется. Давно я не пребывал в хорошем настроении!”
Тарапука распахнул дверь и степенно шагнул из уборной в коридор, где его уже ждали несколько человек, не сводивших с него глаз, полных надежды и раскаянья.
- Слушаю вас, дети мои, - произнёс “батюшка”, сложив руки на огромном животе.
- Благословите, батюшка! Сымите грехи-то с души, выслушайте исповедь!
Тарапуку повели на кухню, усадили на табурет. Первым кающимся грешником оказался белобрысый мужичок в застиранной рубашке.
Он уселся на другую табуретку напротив “батюшки” и, горестно сведя светлые брови на переносице, страдальческим голосом проговорил:
- Грешен, батюшка.
- Облегчи свою душу раскаяньем, сын мой! - слащавым голосом ответствовал Тарапука. - В чём грех твой, поведай.
- Да я вот давеча в среду с чужого огорода ведро картохи прикоммуниздил.
- И? - нетерпеливо произнёс Тарапука.
- И всё, - удивлённо ответил белобрысый.
- Как это - всё? Хочешь сказать, что больше ты ничего не украл?
- Нет, батюшка. Впервые в жизни бес попутал. Раскаиваюсь!
- Так ты даже никогда никого не снасильничал?
- Никак нет, батюшка. Верен жене уже десять лет!
- И не грабил? Не убивал?