Он признал, и признал без удивления, без неожиданности для себя, что не знал, куда шел. И что он не мог остановиться. Что всё, что теперь происходило, происходило по чужой воле. Он понимал это с самого начала, с того момента, как потерял Альбериха. Его, наверное, должно было это беспокоить?
Некое волнение действительно плясало в его сознании. Но оснований для этого чувства было довольно мало. Альбедо догадывался о причинах, по которым его тянуло вперёд. И понимал, что никаких страшных сказок за этим не стоит.
Кроме той единственной, которую не рассказала Мастер.
Киноварь звякнула в ножках. «Я обещал достичь дальних краев философии…» с печалью вспоминал алхимик. То, о чем он думал теперь, не относилось ни к каким «дальним краям». Этот принцип был одной из очевидных вещей. Принцип гуманизма. Человечность.
Он мог бы теперь констатировать, что не является человеком. Мог бы умыть руки. И убить.
«Сотвори новую судьбу для меня и своих братьев».
В ножнах дрожал клинок. В голове мысли путались сильнее, чем от морока.
— Как же так, друг?
Они всегда появлялись из-за спины! Привычно взявшись за рукоять Киновари, алхимик оглянулся через плечо.
Пусто.
— Не торопи события. Есть ещё кое-кто, кого ты должен увидеть.
Альбедо не отвечал. Он не мог не признать, что его собственный голос, говорящий детскими шарадами, будил в нём бешенство.
Прямо над его головой тени странно извернулись. Собрались черным клубком в углу стены. Алхимик выдохнул. Ледяная и бледная, какая-то ужасно утомляющая аура наполнила грот. Черные огни забурлили.
И тут же рассеялись. Без движения или красивых превращений, просто исчезли. Одномоментно.
В последнее мгновение рядом скользнул отдаляющийся шепот:
— Не уходи далеко…
Отлично.
Сила, тянувшая алхимика через туннели, растворилась. И, похоже, сила эта имела ту же природу, что и ледяная аура двойника. Очевидно. Она вытянула из него какую-то часть сознания, часть воли.
Мелкая, липкая дрожь снова заползала под рёбра.
Удивительно, но Альбедо был в абсолютной безопасности. Теперь, когда причины, по которым он сюда пришел, стали ясны, оказалось очевидно, что на этой горе до встречи с двойником ему бы просто не позволили умереть.
В чём заключался план его брата? И повлияли ли на его исполнение рыцари? Получилось ли что-то сорвать? Или всё, что происходило этой ночью, всё, к чему они пришли, было известно двойнику изначально?
«Если так, то мы, пожалуй, действительно идиоты», совершенно не в сердцах отметил ученый. Альбедо, Альберих и Кли. Три трупа. Удачный расклад, чтобы прийти в Мондштадт. Чтобы притвориться разбитым, травмированным гибелью сестры алхимиком Ордо Фавониус…
Учёный сжал кулаки. Чтобы ослабить дрожь, нашарил в кармане красный камень. Тепло кварца помогло выдохнуть.
Спустя миг ладонь ошпарило.
Он бросил камень. Перчатку разорвало. Точно. Кварц был острый. Ткань темнела в месте разреза.
Алхимик не испугался и не отреагировал на боль. Только задержал дыхание. Так проще было прислушаться к запутанным шепотам, которые полезли в уши.
Его удивляло, как много отделов мозга реагировало на кровь дракона. И он заметил определённую закономерность: бо́льшая часть галлюцинаций была связана с памятью.
Каждое слово принадлежало его Мастеру. Что-то горькое, что-то холодное, привычное, слышимое каждый день, и забытое, что-то такое, что, возможно, говорила не она… но ярче, яснее, чаще всего в этом новом гуле в его голове мелькала та единственная фраза, которую вслух никто в его жизни точно не произносил:
«Альбедо, иди в Мондштадт».
Алхимик игнорировал шепот. Он умел игнорировать вещи. Эту тоже получится.
Он старался вспомнить что-нибудь другое. И, кроме мыслей о наставнице, в сознании возникали лишь образы трёх погибших человек. Двух человек, погибших по глупости одного не-человека. И вспомнился вопрос напарника. Идиотский вопрос. Что он чувствует? А что надо было чувствовать? Растерянность, страх, вину, гнев? Да, и ещё желание забиться в угол. А какой смысл был в чувствах, если они не помогали?
«Если еще раз я увижу, как ты плачешь — останешься в этом мире один».
Ученый уважал эмоции. Он знал, что они нужны людям, чтобы подчеркивать, как чернилами, моменты жизни, повторения которых необходимо избегать всеми силами, чтобы сохранить душу.