А идти вслед за нитью рассказа, оставленного давно забытым летописцем, было интересно. Даже при том, что я не люблю битвы.
Там была история становления новой страны, на руинах разорённой и погибшей. Там был интересный молодой король, Кривый, который не был выходцем из королевской династии страны, а был обычным воином из побеждённого войска. Выжил, похоже, только он. Пленных враги не брали, даже в рабство. Просто он от потери крови впал в беспамятство – и его приняли за труп, не тронули. А его верный пёс его разыскал, сорвавшись с цепи дома, где хозяин оставил. Лежал рядом – дело было в начале зимы – согревал своим телом, лизал ему лицо. И тот парень, калека, хромой, потом как-то выбрался с поля боя, дошёл до людей, жителей сожжённой деревни, горстки людей, собравшихся у пепелища жарить корни, выскобленные из подмерзающей земли. Двадцать пять человек – летописец был уверен, что их сначала было ровно столько – положили начало новому народу Белого края. Великому народу. Вместе с бродягами из Жёлтого края, остатками народов, разгромленных королевой Лаэрдой и, как ни странно, с кучками раненных врагов, которых бросили свои же, погибать на холоде на землях чужой страны, чтобы не возиться с раненными.
Королева та тоже была весьма яркой женщиной, потомком каких-то народов из Жёлтого края и Синего. Сирота, воспитанная старым воякой. Едва избежавшая гибели от интриг врагов её семьи. А потом вернувшаяся в столицу, забравшая власть в свои руки и сурово покаравшая врагов. Лаэрда сурово управляла своей страной в Синем краю. Жёсткую навела дисциплину. А потом решила не только утереть нос соседям, издавна подсмеивающимся над её народом и, может, так же причастным к гибели её родни, но ещё и завоевать другие страны. Через пару лет заключила политический брак с королём одной из ближайших стран, самым сильным из возможных врагов, хозяине самого удобного для торговли места. Года через три или через шесть – летописцы имели на сей счёт разные мнения – она овдовела. Но тосковала недолго, да и особого внимания сыну и дочке не уделяла. Сурово казнила несколько министров, завравшихся за время правления мужа, потом опять взялась за битвы и завоевания. Причём, жадность и жестокость её погребли под своим огнём не только десятки поселений Синего края, но и сколько-то сотен поселений в Белом краю!
Я не уважал воинов. Моему сердцу всегда были любы лекари, ремесленники и земледельцы, сказители и менестрели. Да даже артисты! Но всё-таки жуткая история жизни этой женщины, жизни короткой и яркой, увлекла меня. Так, что я уже седьмой том летописи выудил о том тысячелетии, отыскивая упоминания о Лаэрде меж историй Синего и Белого краёв. Тем более, если закрыть глаза на её жестокость, она была невероятно упорной и выбралась, выжила при невероятно суровых событиях. Да, душа очерствела у неё, но сколько ж стойкости, сколько упрямства оказалось у этой хрупкой женщины! Точнее, просто у женщины. Хрупкой её, научившуюся драться наравне с лучшими мужчинами-воинами своей страны, мало бы кто сумел назвать…
Летописи, в которых отметился след её славы, описывали Лаэрду ярко. Родной народ ею восторгался, соседи каких только ужасов о ней не писали! Ещё и потомкам оставили, дабы припугнуть и сподвигнуть поплеваться над именем её вместе с ними. Хотя… те скупые упоминания в книге об истории её страны, говорили, что нищим и земледельцам её народа жилось вполне прилично. Знать их не обижала, делилась частью награбленного, а тамошние простолюдины порою в походы военные наравне с аристократией ходили, приносили домой трофеи. Да, кому-то – потери и разоренье, а кому-то – богатство и радость. Частая история в истории. Кстати, тамошние люди, присматривающие за селянами и собиравшие налоги, ничего не воровали. Ибо раз поймали кого за обиранием кого-то своего – и на казнь. Жестокая была женщина, королева Лаэрда, но, похоже, что она сколько-то заботилась и о своих простых людях.
Единственное, что доброе я нашёл о ней – песня, чьё создание иногда ей приписывали. Песня-плач о молодом охотнике, подобравшем растерзанную девочку – и выходившем её. Песня-тоска о том, что волею судьбы была «вынуждена» она «занести нож над его головой». То ли ранила его, то ли загубила – песня о том умалчивала – потом вспоминала его, раскаивалась, вновь и вновь думала, а может, как-то иначе можно было поступить тогда? Но тогда, увы, ни сил, ни мудрости у сердца её не нашлось.