— Послушайте, вы, кажется, учились у нас в школе?
И почему у всех физруков такая хорошая память?
— Некоторое время,— осторожно отвечаю я.
Одиннадцать лет — это ведь некоторое время, я не сильно лукавлю.
— А это не вы с Тепловой и Светлицыной заперли в шестом классе Любу Мишину в кладовке? А её вещи покидали за окно?
Я улыбаюсь и качаю головой:
— Не припомню такого.
Надеюсь, это прозвучало достаточно убедительно. Деревянко покачал головой и ушёл. Я вздохнула. Я совсем не любила эти воспоминания. Теплова и Светлицына действительно решили проучить Любу за постоянные доносы, хорошо напугали, но не более: через час попросили завхоза сходить за новыми моющими средствами, и он нехотя пошёл в кладовку, отругав Любу, что забралась куда не следует. Я присутствовала только для того, чтобы Теплова со Светлицыной меня не начали ненавидеть; они были идейными борцами, а сейчас обе замужем, одна в Бельгии, другая в Брянске. Да, и было это в седьмом классе, тоже весной.
Набив два огромных пакета до отказа, я вызвала такси, отвезла вещи домой, надела джинсы, курточку и кроссовки и отправилась гулять. Смешанное настроение: мне до предела надоела школа, но было грустно бросать тех учеников, которым было со мной по-настоящему интересно, и все эти воспоминания…
— Мне кажется, вы грустите,— сказал Шахимат, как обычно, появившись из нуль-пространства.
Я вздрогнула и сказала резко:
— А мне кажется, вы за мной следите.
— Я? — он выглядел растерянным.
— И дня не проходит, чтобы я вас не встретила — в самых разных местах.
Шахимат немного помолчал, но ответил:
— Если вам моё общество не очень приятно…
— Представьте себе, я иногда хочу побыть и в одиночестве.— Это была только отчасти правда. Школа и постоянное общение утомляли, но не до такой степени.
Шахимат приподнял шляпу и, ни слова не говоря, ушёл в сторону аллей.
Я стояла и смотрела ему вслед.
Парочка подростков иронически на меня посмотрели, проходя мимо, и что-то съязвили вполголоса, давясь смехом.
6.
С моей позиции весь путь Шахимата прослеживался великолепно, но на слежку я потратила почти четыре часа. Он словно никуда не торопился; словно намеревался прожить десять жизней, и пока неспешно смаковал только первую из них.
Он посидел на скамейке в аллее, потом прогулялся вдоль реки, не менее часа пил кофе на открытой террасе «Элюзиона», а потом пешком направился в сторону южных кварталов.
Я тихо следовала за ним, отставая на два-три дома.
Через полчаса неторопливой прогулки он начал забирать восточнее, направляясь в ту сторону, где находился мой дом. Я немного удивилась, но теперь старалась не выпускать его из виду ни на секунду. Апрельская улица, бар «Таверна», ещё два дома… Шахимат зашёл в мой подъезд; полминуты помедлив, я отворила дверь своим ключом — в подъезде не горел свет, и я не боялась того, что он меня заметит.
Лифт.
Я, вздохнув поглубже, бегу вверх, перепрыгивая через две ступеньки; четвёртый этаж, лифт останавливается, и я вжимаюсь в стену на пролёт ниже, стараясь не дышать. Шахимат оглядывается — он освещён тусклым светом из крошечного окна; достаёт из кармана ключ и отпирает дверь квартиры напротив моей. На ходу разувается и закрывает за собой дверь.
Тишина.
Стучит сердце.
Я могу дышать.
Поэтому я сажусь на корточки, прислонившись к стене, и жду минут десять. Стараясь не шуметь, поднимаюсь к своей двери, бесшумно отпираю её и просачиваюсь внутрь. Затаив дыхание, закрываю дверь.