Дверь деканата была распахнута, и внутри развевались на свежем ветру прозрачные занавески, а за столиком с компьютером сидела молодая рыжеволосая девушка — в весеннем коротком бежевом платьице, загорелая уже с головы до ног, в босоножках с такими тонкими ремешками, что мне сначала показалось, что она вовсе босиком. Она тут же улыбнулась мне, вскочила и подвинула стул, чтобы я села.
Я пыталась понять, что я хочу у неё спросить. Как поступить на факультет? Есть ли у Шахимата братья? Где продаются такие миленькие бежевые платьица и босоножки? Ничего не приходило в голову. Внезапно меня осенило:
— Вы ведь отправляете студентов на практику? Мне нужен такой студент.
Дело решилось в считанные минуты, как ни странно. Мне дали небольшую анкету, рыжеволосая девушка сбегала куда-то и принесла заверенную пачку документов на вымышленное имя, согласно которым в моё полное владение на месяц поступал некий Вениаминов Иван Витальевич. Главное, не перепутать, подумала я, где там Веня, Ваня и Виталий. Рыжеволосая, светящаяся в лучах солнца по коридору насквозь, стремительно увлекла меня за собой в приёмную, мягко шагая в невидимых босоножках; я старалась не влюбиться в её фигурку и смеющиеся глаза; в приёмной сидел давешний студент с усами и в очках. Вихрастый и очень серьёзный. Почему-то мне захотелось засмеяться, но я сдержалась.
— О. Так это вы. Я Вениаминов, Иван Витальевич,— представился он, протянул было ладонь для рукопожатия, но тут же смутился и засунул её в карман.— Можно просто Ваня. Имя все всегда путают, так что я не обижаюсь.
— Ну что вы, Ваня,— сказала я мягко.— Как вас можно перепутать.
— Тогда приступим.— Он поддёрнул брюки и сел, указав мне на место на скамейке рядом. Мы сидели в пустой аудитории, нас овевал ветер в распахнутые окна, и я думала: какой такой Шахимат, когда можно просто пойти загорать и есть манговое мороженое? Но отступать было поздно. Как говорят французы: достал вино — изволь пить.
Я рассказала всё. Про двойницу, про братьев, про дверь напротив и временную длинноногую блондинку, двойное сердце, калуа, уроки немецкого и музыки, про босоногих тайландских танцовщиц и старопортугальский язык, баска и поезд времени. Иван старательно и быстро записывал.
— Вы что-нибудь знаете про кафедру графического волнения?
Я ответила, что слышала про неё однажды в летнем парке. Иван растолковал мне, что это самая важная кафедра в институте, и Шахимат («как вы его называете», добавил он) работает там уже лет десять, не меньше. Надежда забрезжила во мне, как обычно, где-то в районе пола. Когда я волнуюсь перед чем-то важным, у меня начинает покалывать в районе щиколоток, и мне безотчётно хочется совершать танцевальные движения.
— Но мне давно этот Шахимат кажется подозрительным,— доверительно проговорил Иван вполголоса. И пообещал через неделю предоставить первые результаты.
6.
Лето катилось к закату, если верить календарю, а если верить погоде, то где-то рядом располагалась Африка, повернувшись ко мне экватором; поэтому днём мы с Дашенькой спасались у реки и соревновались в легковесности одеяний, благо, что от жары все плавились и не очень остро реагировали на нашу красоту; вечерами верная Марина караулила меня у подъезда и вела в «Ночное кафе», окружённое прохладной водой; благословенные пруды и немного реки позволяли глубоко за полночь вести неторопливые и умные разговоры и вдохновляться напитками и тёплым жареным рисом с овощами. Спать получалось с рассветом, часа по четыре, но и этого казалось много. В промежутках между этими безусловно важными делами я ухитрялась работать: переводила книгу про любовные отношения в жизни пчёл и опасности для пасечников в брачные периоды их подопечных. Книга была такой смешной, что я работала с удовольствием, а поэтому вдвое быстрее обычного.
Чаще всего я болтала с подружками, когда звонил Иван. Это могло быть днём или ночью. Я срочно придумывала причину и мчалась к нему в секретное кафе, о котором никто из моих не знал. Скромное название «Парадайз Кисс» располагало к доверительному общению, но Иван старался казаться строгим и официальным. Он каждый раз приносил мне письма, распечатки разговоров, копии авиабилетов, и если честно, меня это запутывало всё больше. Получалось, что Шахиматов уже семь или восемь, по самым скромным подсчётам. Такими темпами от них скоро нельзя будет протолкнуться, и в каждой официантке я буду подозревать переодетого Шахимата.
Однажды, перебирая копии телеграмм и заказных писем, я увидела розовый листок с нарисованным полупрофилем — моим. Сентиментальный Иван оказался очень хорошим художником. На портрете на мне было не очень много одежды; я списала это на авторское видение.
7.
— Нацуко, кажется, не существует в реальности,— задумчиво молвил Иван.— По крайней мере, в нашем городе. Никаких следов. Он зачем-то пытается сбить вас с толку.
— Замести следы,— понимающе кивнула я.
— Пустить по ложному следу.