удовольствием впитывая то новое, что мне рассказывала девочка о больнице.
И всё же, поспешность моего вопроса была обусловлена не столько праздным
любопытством, сколько желанием отвлечь Сашу от воспоминаний о прощании, которые
всегда на ней тяжело отражались. Это происходило нечасто, но в Могильнике
неизменно кто-то умирал, уходил навсегда, оставляя после себя пустую палату.
Маленькая англичанка не плакала ни разу, она прощалась по-другому, полностью
уходила в себя, подолгу оставаясь в потухшей палате. Провожала в последний путь
не тело, а душу. Не как ребёнок, как Вожак.
— В эту ночь сбываются самые заветные желания, сокровенные мечты. Или мысли,
страхи. Точнее, приходит избавление от страхов. У каждого по-своему.
— А почему ты ко мне пришла? — Невольно голос предательски зазвучал слишком тихо.
— Ты же мой друг, — как нечто естественное проговорила она, привычно фыркнув, — и я должна провести её с тобой.
— А как же Смерть?
Вам знакомо чувство, когда мать вас первым приласкала утром, обратила именно на вас свой взгляд, позвала в магазин вас, а не старшего брата? Если да, тогда вы
поймёте, какие чувства охватили меня в тот момент.
— Это Ночь, которая сбывается. Он встречает её вместе с Эстер. Я тебе нужнее, чем
ему.
Вопреки привычке, Саша не спешила скидывать тапочки и забираться на кровать. Она смотрела на меня, и в глубине синих глаз блеснули две хитрые звёздочки.
— Хочешь прогуляться?
Тогда я понял, почему Ночь зовётся той, которая сбывается. Не отрывая взгляда от
лучистых, сияющих глаз, в которых кружилось безумие, всплески мечты, тот самый
удивительный внутренний мир, что она дарила только нам этой ночью, маленький,
или большой, совершенно не важно. Ухватившись за крошечную, холодную ладошку, я
встал на ноги, не ощущая ни приступов боли, ни тяжести в теле. Мне не надо было
парить. Я делал шаги, сам, без помощи сестричек, не опираясь на неуклюжий
костыль. Шаг один, и второй. Это бы мой собственный рай, в котором мне довелось
полетать.
Порой, обращаясь мысленно вновь к той Ночи, я уверяю себя, что тогда ко мне пришёл удивительный сон. Довольно реальный, яркий, и именно оттого ему очень хотелось верить. И я верил. И верю. Тайно, обманывая даже самого себя каждый раз. Однако тогда мне впервые довелось узнать чудо, увидеть, почувствовать. Ночью, которая
сбывается, впервые уверовал в то, что я счастливчик, и мне всегда будет вести.
Саша, прищурив глаза с застывшей в них хитринкой, держала мою руку, постепенно раскачивая её, как при встрече. Не отрывала от меня взгляда, любопытством
наблюдая, как я чувствую Ночь.
— Пойдём?
— Куда?
— Гулять, конечно же!
Скинув с ног пушистые тапочки, неожиданно прыснув в ладошку, она ступила на пол голыми ногами, так же как я, словно изучая пол. Потянув меня за руку, она нараспашку открыла дверь. И я увидел детей. Множество, и все ходили, бегали. Кто-то
смеялся, двое парней сцепились на полу в клубок. Одна девочка, лет тринадцати,
с пламенными развевающимися волосами безостановочно кружилась по больничному
коридору с застывшей безумной улыбкой на остром лице. Трое детей, два мальчика
близнеца и черноволосая испаночка, все лет десяти, с зажжёнными восковыми
свечами подбежали к нам.
— Можно уже начинать?
Перед тем как спросить, они поклонились. Не мне, нет. Ей. И не похоже это было на простое приветствие, скорее, на дань уважения, преданность.
— Зажгите искры.
Дети побежали. Они с лёгкостью огибали пациентов, снующих в стиснутом полумраком коридоре, и, пока бежали, мальчики то и дело касались горящими фитильками стен. От чего те на миг возгорались синевой, я ахнул, испугавшись пожара, дёрнулся вперёд, но был остановлен необычно крепкой хваткой Саши. И тогда я увидел, и подумалось, что всё происходящее — красочный сон. Огни превращались в небольшие
мерцающие звёздочки, живые, словно спустившиеся к нам из поднебесья.
— А теперь главное правило Ночи, которая сбывается: после никто не