головы до ног, нос уловил неприятный и крепкий, режущий по глазам, запах,
обжигающий гарью. Дрожь пробежалась по коридору, словно волна, заставив меня
вздрогнуть.
— Зачем мы здесь? Что это за место?
— Добро пожаловать в Цветник. — Саша улыбнулась, но грустно, осматривая
территорию. — Не думай, днём здесь можно дышать, и внешне особо ничем не
отличается. Серхио, знаешь, так грустно видеть, что здесь не для кого зажигать
искры.
— Но почему?
— Им не нужна Ночь, которая сбывается. Их души не поют.
В Ночь девочка изменилась. Не совсем так. Словно была собой, той собой, которая
проснётся через несколько лет. Быть может, временами рождаются люди взрослыми.
И одновременно детьми. Взрослый ребёнок. Не от того, что слишком серьёзен,
нисколько. Просто они с раннего возраста в совершенстве сочетают в себе
блаженность детей и мудрость взрослого человека. Они навсегда остаются сами
собой, не изменяя натуре. Их души умеют петь, они парят с закрытыми глазами,
когда они смеются, по вселенной разбегаются солнечные зайчики, а стоит им
отдать приказ, как ты не можешь ослушаться их голоса.
— Не бойся, ты только взгляни. — Облокотившись на меня и чуть склонив голову
набок, свободной рукой девочка указала на длинный коридор, в которой, как маяк,
медленно разгорался жёлтый фонарик. — Идём же, лакомство готово.
Свет фонаря игриво облизывал стены, одиноко он рвано горел, оставляя коридор во мраке, но чудным образом изгоняя из его стен тени, пугающие меня до ужаса. С
каждым шагом огонёк становился больше, увеличиваясь по мере нашего приближения.
Саша остановилась напротив маяка, являвшимся нашим светом во мгле, небольшим
фонариком, почти в точности такой же, какие скрывались в звёздах. Только вот свет
исходил тёплый, мягкий, разительно отличающийся от тех, с другого этажа. Он не
затягивал, а приглашал, и ему Саша открыто улыбалась.
— Адриан, надеюсь, ты не слопал всё имбирное печенье? — Громко крикнув, возвещая о своём прибытии, открыла дверь, ведущую на больничную кухню. Стоял горячий запах сладкой выпечки.
— Саша, что мы тут делаем?
— Поверь, друг, я её каждую Ночь об этом спрашиваю.
Со стола спрыгнул парень, лет четырнадцати, в чёрном переднике. Белозубо улыбаясь, он подошёл к нам, щёлкнул хихикнувшую девчушку по носу, подняв небольшое облачко пыли. Окинув её взглядом, неодобрительно присмотрелся к босым ступням. Встретившись с невозмутимым взглядом ребёнка, он тяжело выдохнул, еле слышно цокнув языком. Рука резко легла на стриженую голову, и маленькая англичанка
довольно, будто мурлыча, приподнялась на цыпочки, потёрлась об ладонь. Сердце
больно уколола ярая ревность, ведь впервые девочка отдала кому-то свою нежность
помимо меня. В тот же миг парень обратил внимание на меня.
— Тебе понравился мой фонарик. И знаешь, ты ему тоже. Разрешаю к нему
прикоснуться.
Он поманил пальцем огонёк, бьющийся в железном домике, и тот послушно к нему
подскочил. Заворожённо подняв ладонь, не помышляя об ожогах, прикоснулся к прутьям
фонаря. Живой огонь прильнул ко мне, сочась сквозь решётки, ласкаясь, обнимая
пальцы. Он оказался мягким, лился, словно не как огонь, а яркий напиток. В нём
билось сердце, отдавая тепло. Не отрываясь, я смотрел на пламя, то вечное,
появляющееся в Ночь, которая сбывается, дарующая спокойствие.
— Не правда ли, будто маяк?
Тихий голос парня раздался за спиной.
— Да…
Парень хлопнул меня по плечу, заставляя обернуться. Он смотрел доверительно, не допуская барьера, который я собирался возвести на почве ревности.