— Следую ли я вашим пожеланиям, юный господин? — растягивая гласные, поинтересовался он.
Том прогнулся в спине, издав какой-то нечленораздельный звук, а Гарри свободной рукой огладил его ягодицы, сминая упругую плоть. Он скользнул меж ними, проникая одним пальцем внутрь и слегка сгибая, и тут же услышал хлюпанье смазки.
Готовился, сладкий? Тогда нам и правда не до прелюдий.
Гарри вновь огладил напрягшиеся половинки и следом проник двумя пальцами, скользя ими вдоль сжимающихся мышц сфинктера и, едва мазнув по простате, проталкивая глубже. Том тяжело выдохнул и подался навстречу, еле слышно что-то прошептав, но что — Гарри не разобрал.
— Пожалуйста, приподнимись, — глухо сказал он, глянув на блестящие следы смазки, оставшиеся на чёрной коже перчаток.
Том незамедлительно выполнил просьбу. Разведя руки и теперь упираясь ими в подлокотники, он пробурчал:
— Прекрати говорить «пожалуйста».
— Это элементарная вежливость, — машинально отозвался Гарри. — Помоги мне.
И сладкий мгновенно развёл ягодицы, видимо, боясь, что он вновь добавит «пожалуйста».
Гарри усмехнулся, приставляя член ко входу, и услышал раздражённый вздох, который сразу же сменился протяжным стоном, стоило ему дёрнуть за поводок, заставляя того насадиться самому. Он вошёл медленно, но до упора, ощущая, как расступаются плотные стенки под давлением и смыкаются вокруг, тесно стискивая внутри.
Том напрягся всем телом, вернув руки на подлокотники, и замер, тяжело дыша. Гарри плавно потянул за самодельный ошейник и, словно очнувшись, тот слегка приподнялся и тут же опустился. Подобно приливу, он стал медленно раскачиваться, приподнимаясь и опускаясь, иногда двигая тазом по круговой, чтобы следом едва не соскочить с его члена и так же резко насадиться.
Глухие стоны заполнили зал волнующей мелодией, смешивающейся с вибрирующем голосом певца, завывающим: «Lay me on the floor, turn me on and take me out (положи меня на пол, заведи меня и забери целиком)…» Гарри расслабленно наблюдал за ритмичными движениями гибкого тела — в меру узкого в талии и бёдрах и в меру широкого в плечах — и растягивал пульсацию желания, медленно растекающуюся по венам, подобно алкогольному опьянению.
Он предоставлял возможность пользоваться собой, словно фаллоимитатором на присоске, однако стоило Тому замедлиться, как тут же натягивал поводок, и сладкий инстинктивно хватался за полоску кожи обеими руками, будто пытаясь отодрать её от горла и сделать вдох, но двигаться не прекращал — суетливо и безостановочно, — и тогда его тягучие похабные стоны превращались в задушенные хрипы, разжигая в Гарри искру нетерпения.
Как, к примеру, сейчас. Том с гортанным мычанием выпустил из лёгких воздух, чертыхаясь и сжимая Гарри особенно сильно внутри себя. В это мгновение он больше не мог оставаться сторонним наблюдателем: Гарри подался вперёд, обхватывая Тома второй рукой поперёк живота и скользя пальцами вверх, пока не нащупал металл пирсинга. Слегка потянув за колечко, он покрутил его, а затем потёр затвердевшую от возбуждения горошину и щипнул, вырвав у Тома задушенный вскрик.
— Оцени мои старания по десятибалльной шкале, — прошептал он ему на ухо, и Том ощутимо задрожал, когда Гарри опустил ладонь на его член, поддразнивающее сжав через тонкую ткань, на которой выступило весьма красноречивое пятно естественной смазки.
— Оди-ин, — еле слышно простонал тот.
— Один и ноль? — Гарри потёрся носом о влажную кожу и прикоснулся губами, слизав испарину.
— Ноль о-один, — простонал тот, когда Гарри вновь вонзился зубами, и, словно опомнившись, пригрозил: — Только попробуй оставить на мне засос…
— Ноль один в отражении? — причмокнув и наблюдая, как наливается след, поинтересовался он.