— Не скажу. — Ману капризно облизал конфету. — И прекрати звать меня уродским именем!
— А ты мне что взамен?
— А я что-то должен дать тебе взамен? — Маленький удав рассмотрел ещё раз бледного человека в строгом костюме и алом галстуке. Я подавил соблазн влезть к нему в светловолосую голову за впечатлениями и попытался угадать сам, тоже окинул демона отчуждённым взглядом.
Голос у Асмодея ласковый, трудно, почти невозможно, представить его орущим или злобно ругающимся. Манеры — как из учебника по истории Англии за восемнадцатый век. Или за семнадцатый, там нетрудно перепутать. Лет на вид… ну, допустим, тридцать? Сравнительно много, конечно — для царящего вокруг детсада. Но зато именно Мануэля он удивительно не раздражает, как раздражают остальные взрослые. Правда, вместе с тем лорд не внушает страха или почтения. Пока не внушает: его одежда и викторианская обходительность кажется нелепой после суперсовременного аэропорта Гонолулу, киберпримочек братца-ботаника, тотальной роботизации всего и вся… И любуюсь, как внезапно Ману поплохело на полупрыжке к следующей мысли: владелец трости достал из нагрудного кармана толстую вишнёвую сигару, ногтем ровно срезал её кончик, подкурил, зажал в зубах и странно улыбнулся. Криво улыбнулся. То есть не совсем и улыбнулся — поднял правый уголок рта тем особенным проклятым движением, от которого у впечатлительных подростков съезжают крыши и больно сводит желудки. Но Ману до этой самой секунды был уверен, что так свои великолепные губы кривить умеет только один… м-м, только я, да?
— Мамочки, — проскулил цыплёнок, нервически разгрызая леденец напополам и заодно прикусывая себе язык.
— Уместнее тогда уж «папочка», — благодушно поправил лорд и выдохнул мне в полупрозрачное лицо облако крепкого вишнёвого дыма. — Так чем могу быть полезен?
И что это был бы за папочка-демон без подлянки. Чуть не выдал меня, интриган несносный. Я осторожно поднялся с травы, разгоняя вокруг себя предательское табачное облако. Коснулся кривящихся губ в мстительном поцелуе. Заставил их дрогнуть от удовольствия. Отец, ты выполнишь мою просьбу. Ты любишь меня безумно. Хотя Ангела умудряешься любить сильнее. Я нагляделся на тебя и цыплёночка достаточно, пора выбывать из спектакля. Чтобы… да, самое время вздремнуть и обеспечить себе алиби.
*
«К огромному неудовольствию de votre conjoint¹, мессир оказался чрезвычайно благосклонен к маленькому истеричному недоростку и разрешил passer la nuit, то есть перекантоваться недельку в особняке, если Ману самостоятельно переведётся в земную школу, помирится с матерью, найдёт отдельное жилье и продолжит прилежную учёбу. Легкомысленно пообещав всё это, le petit² собрался только с одним делом — во что бы то ни стало найти le patron Démon и понять, как он так stupéfiant³ исчезает, без спецэффектов и фокусничества».
Ангел разорвал записку, спугнул курьера сжигающим взглядом и бросил через плечо:
— Бэл, твой должностной полигон ещё не пройден, но Хайер-билдинг нуждается в защите, а мне срочно нужно уйти. Ты понял?
— Да, шеф.
— Я вернусь через час, не позже. Даже если стены охватит пламя…
— Вавилон не рухнет, шеф.
«Обожаю тебя», — изобразил Ангел жестом и бросился сквозь толщу стекла и бетона на парковку к своему мотоциклу, благо, одолеть пришлось всего семь этажей — с третьего на минус третий. В аэропорту Гонолулу в это время взлетал небольшой гражданский самолёт со скоростью восемьсот тридцать километров в час, направлявшийся примерно в ту же сторону, на юго-запад, — регулярным рейсом в Сидней. Но мотоцикл, почти вспахавший Бишоп-стрит горящей резиной, его обогнал, чтобы меньше чем за минуту очутиться в глубоком бассейне.
«Пусть остынет», — снова на языке глухонемых пояснил Ангел дворецкому, впрочем, особо можно было не стараться, тот всё равно не понял — в вихре, который мимо него промчался через холл особняка на кухню, сложно было опознать человеческую фигуру.
Хрупкий миг между появлением пылающего рыцаря и ураганом воздуха, который летит за ним, не поспевая, — всё, пузырь этой тишины уже лопнул. Но прежде, чем под ударной волной зашатались полки и зазвенел фарфор, в безмятежную атмосферу кухни рухнул голос, хриплый и возбуждающий даже тогда, когда бывал далёк от планов смутить и соблазнить:
— О чем ещё они беседовали, Жерар?
— Oh mon Dieu… — Повар вздрогнул от мягких замшевых туфель до тонких усиков и уронил порцию мясной начинки мимо блинчика. Невольно приложил грязную ложку ко лбу, повернулся и прищурился, не стерпев яркости глаз демонского сына. — Вы как из моей печи для приготовления тортильи, Анжэ. В золе и саже. Это из-за моего lettre?
— Ерунда, двухколёсного друга подкоптил слегка. Жерар, время. Беседа в саду.
— Ваш мессир отец не добился прямого ответа по интересующему вас делу, Анжэ. И он предпочитает не давить, вы же знаете. Говорил красивыми загадками. В конце предложил свою руку для поцелуя.
— Ух ты, руку. Уже. Мануэль прекратил ему «тыкать»?
— Пока нет, Анжэ. Учиться хорошим манерам — труд небыстрый и нелёгкий.