— Конечно, не оставит.
Катия почувствовала, что подруга соврала, не желая лишать её надежды. Тогда сама она соврала второй раз, понимая, что может никогда не выполнить обещание:
— Я тоже…
Было ли это последствием переживаний, или же яд дальше продолжал вытягивать из неё жизнь, сжав желудок до горошины, однако Катия отказалась от еды, возвращаясь, чтобы сменить у постели Артура Кэй. После того, что она узнала, и речи уже не шло о том, чтобы доверить страшный секрет беспринципному лекарю, даже если для неё это был приговор.
В холле королевских покоев собралось слишком много народа. Они заранее облачились в темные цвета, желая показать печаль и скорбь, но были похожи на стаю ворон, ждущих агонии жертвы для начала пиршества. Но эти люди были гораздо хуже птиц. Теми двигал голод, этими — любопытство. Не всеми, но, все-таки, даже друзья короля готовились к худшему. Если элегантный сэр Уильям и так предпочитал черное, то сэр Бедивер обычно носил более яркие цвета, но не сейчас. Он тоже был в черном. Катия в небесно-голубом платье смотрелась среди них слишком неуместно, слишком беззаботно.
Ее слух невероятно обострился. Она смогла услышать приглушенные шепоток:
— Делает вид, что печется о нем, хотя сама и отравила. Брак же их явно не на небесах был сотворен.
Это касалось её, а это, видимо, Артура.
— Если не произойдет чудо, говорят, до ночи он не дотянет.
Катия сделала несколько шагов и оказалась отделена от них всех тяжелой дубовой дверью.
В прошлый раз в этой комнате было больше света. Теперь же все окна были плотно завешаны. Ни лучика света. И свечи… Катии это напоминало дни, когда родилась Моргана. Когда Катия просила показать ей, ночь на дворе или день, одна из повитух сказала, что это для её же блага. Когда человек приходит в этот мир и когда уходит, его должен окружать покой. А что может быть надежнее материнской утробы? Катии тьма покоя не принесла, и Артуру тоже не принесёт!
Вчерашнее улучшение самочувствия короля было лишь временным облегчением. Теперь он метался в бреду и никого не узнавал, и вряд ли слышал, что говорила ему Катия.
— Ты должен жить для нашей дочери. Она еще слишком маленькая для такой ответственности. У неё нет никого, кроме тебя. И у меня тоже…
И в этих словах не было ни капли лжи.
Пламя свечей внезапно дрогнуло. Катия обернулась, чтобы узнать, кто так бесцеремонно посмел врываться к королю, и увидела Смерть. Она была настолько же реальна, насколько необычна. Смерть выглядела как молодая женщина: невысокая, очень худая, слегка сутулая, острые скулы и слегка тяжелые нижние веки, как будто сон ей был неведом. У смерти была бледная кожа, как и положено существу, не знающему солнца, черные волосы, глаза красивые и взгляд хищный, с поволокой, а губы сочные, чувствительные. На гостье был синий плащ, расшитый перьями, и настроена она была решительно.
– Ты! — указала она на Катию. — Уходи.
— Нет, — первая волна страха прошла. За спиной вторгшейся стоял сэр Бедивер, и он её видел. Значит, она принадлежала миру живых, а не мертвых. — Кто ты?
— Это друг, — вместо неё заверил Катию сэр Бедивер. — Пойдемте, миледи. — Он протянул ей руку. Катия послушно приняла её. Уже при выходе главный советник Артура доверительно сообщил: — Может, это как раз то чудо, которого мы ждем.
— Если так, то я спрошу у вас, кто наша благодетельница, только тогда, когда оно случится, – пообещала Катия. — И вы мне расскажете долгую и увлекательную историю.
А за дверью вовсю обсуждали, кто же эта незнакомка в плаще и как она смогла проникнуть в замок, обойдя стражу, и что ей нужно от короля, и почему ей так легко дали его увидеть. Даже появление королевы и её наряд уже не вызвали такого интереса. Зато теперь угодники, как могли, пытались выразить свою поддержку. Все те же вороны, но уже заинтересованные блестящей игрушкой. Король уйдет, но останется королева. Видимо, слишком неискушенный был у Катии вид, раз они решили, что смогут заслужить её доверие парой лестных слов. Одна дама, то ли кузина барона, то ли сестра его жены, имела наглость даже прикоснуться к королеве. Она присела в подобострастном поклоне, схватила руку Катии и приложила её ко лбу, словно выпрашивая благословение.