Я не боялась полицейских или реакции соседа на меня или мои слова. Я не боялась за своё будущее. Я не боялась возможных обвинений. Я не боялась угроз. Мне было страшно вспоминать произошедшее вчера, и это единственное, что разрывало меня. Как будто глубоко внутри меня проснулась маленькая девочка – малышка Мелани – и принесла с собой давно забытые эмоции. Страх, вина, ужас, чувство абсолютной беспомощности – все они свалились на меня одним разом, придавили своей тяжестью к самой земле и похоронили под собой. Так странно. А ведь даже ожоги и кошмары наяву не напугали меня так, как смерть незнакомого человека.
Зажмурившись, я потёрла ладонями лицо. Нужно просто забыть. Выкинуть из памяти, как ненужный хлам. Хотя бы на час, пока полицейские не закончат с вопросами и не уйдут восвояси. На один час загнать эмоции и чувства в самые дальние и тёмные уголки своей души и снова стать собой – наивной и весёлой девочкой, которая без памяти влюблена в соседа и знать не знает ни о каких ужасах этой непонятной и запутанной жизни.
Всего лишь на час.
Вдох-выдох. Снова и снова, пока разум не прояснился, пока в глазах не перестало щипать от слёз.
Доктор погиб из-за меня, но никто, ни единая живая душа не смогла бы это доказать. Даже если бы в его кабинете стояла камера, и всё случившееся было бы зафиксировано на плёнке, смерть мистера Бёрнса никак нельзя было бы связать со мной. Со стороны я выглядела лишь свидетелем случайной, необъяснимой смерти. Единственным свидетелем.
К горлу подкатил ком, и я зажмурилась, помотала головой и приложила ладонь к груди, туда, где отбивало бешеный ритм сердце. Теперь я чувствовала. Под пальцами трепетало ещё живое сердце, я чувствовала его не только всем своим нутром, но и ладонями, которые исцелились и вновь обрели чувствительность. Но это не стоило чужой жизни.
Я отняла руки от груди и рассмотрела их, хоть взгляд и фокусировался с трудом, а в глазах всё плыло от непролитых слёз. На коже не осталось ни единого, даже самого крошечного, шрамика. Исчез даже тонкий застарелый порез от ножа, полученный ещё в детстве, когда я училась шинковать капусту для салата. Ладони выглядели так, словно они принадлежали новорождённому – кожа нежная и мягкая, без единого изъяна. Будто она и не моя вовсе.
Не желая задерживать пришедших, я наскоро перебинтовала руки и вышла в гостиную. На кофейном столике дымились две кружки чая для гостей, но они остались нетронутыми. Я принесла с кухни стул и села на него, сложила замочком руки и опустила голову.
– Мисс Синнер, Вы были последней, кто видел мистера Бёрнса живым, – начала женщина-полицейский. Её тёмные волосы были стянуты в тугой хвост на затылке, а через форму проглядывалось крепкое, мужское телосложение. Её напарник выглядел менее суровым: он вальяжно расположился в кресле и жевал соломинку, его глаз не было видно за тёмными очками. Он не сказал ни слова, но отчего-то я чувствовала к нему резкую неприязнь, поэтому смотрела только на женщину и соседа, который изредка бросал мне ободряющие, но грустные улыбки.
Вдох-выдох. Нечего бояться, правда? Они ведь ни в чём меня не обвиняют, они пришли просто опросить меня. Снова.
– Мы зададим Вам несколько вопросов. Вы готовы начать сейчас? – тактично спросила меня она. Я молча кивнула и сжала челюсти. Я не горела желанием вспоминать вчерашний день, но решила, что нет смысла оттягивать неизбежное. Лучше закончить с этим скорее и не мучить ни себя, ни соседа, что сидел белее полотна. – Вы не заметили что-нибудь странное в его поведении? Может, он делал что-то необычное перед смертью или говорил что-то подозрительное?
– Я видела мистера Бёрнса первый раз в жизни и не могу знать, было ли его поведение странным или обычным для него, – я пожала плечами и заметила, как собеседница нахмурилась. – Он выглядел очень жизнерадостным, и по нему нельзя было сказать, что он собирается умереть с минуты на минуту. Наверное, для него это был такой же сюрприз, как и для меня. И для всех нас.
– Послушайте, дамочка… – взорвался второй коп, но его напарница остановила его жестом руки.
– Спокойнее, Стив. Прошу прощения за моего коллегу. Мистер Бёрнс был его другом, и его смерть – большой удар. Понимаю, что Вы уже всё рассказали следователям там, в больнице, но не могли бы Вы повторить? Нам нужны любые зацепки.
– Хорошо, – я кивнула и мельком глянула на соседа. Сегодня он был бледен, а под глазами залегли тени, которые из-за очков казались ещё темнее и больше. Доктор был другом его семьи, и сосед тоже расстроен его смертью. – Когда я пришла на приём, мистер Бёрнс был весел, он много улыбался и совсем не грубил. Он провёл осмотр и…
Сказать им про ожоги? Если скажу, они попросят их показать? Зафиксировать для протокола? Ведь из-за них доктор взволновался, из-за них стал пить проклятую воду, которая его и убила. Либо они сочтут меня лгуньей, либо душевнобольной. Но я не собиралась рассказывать им правду.
– И? – переспросил молчаливый коп и спустил очки на кончик носа. Взгляд его карих глаз был колючим и неприятным.
– И умер.
– Просто так взял и умер?