— Нельзя сражаться одному против целого мира.
— Я не сражаюсь против мира, я сражаюсь за него.
— До тех пор, пока ты делаешь это так, как ты делаешь, используя и не спрашивая, это останется борьбой против него, а не за, и чтобы не оставить тебя одним в этой борьбе, я докажу тебе, как сильно ты ошибаешься. И точно так же, как и ты, я сделаю это ради тебя. Поэтому прости, в этот раз к компромиссу мы не придем.
Джерар стиснул зубы.
— Отлично. Значит, в этот раз не придем, хорошо, даже нет, просто прекрасно! — кивнул он и наконец отвернулся, в то время как сам Ригель так и остался стоять, прожигая профиль Избранного самым красноречивым взглядом из всех. И только, когда парень понял, что не добьется от Избранного больше никакого ответа, он вздохнул, а после, не сказав больше ни слова, направился прочь. Подальше от этого балкона, назад, на трибуны. Туда, где ему и было место. Туда, где он сидел в прошлый раз.
И таким образом, прокручивая в голове все, что он сегодня услышал от Джерара, Ригель думал. Думал о том, как они умудрились прийти к тому, к чему в конце концов пришли. И самое ужасное было то, что вся эта ситуация оказалась закономерной. Да! Как бы Ригель ни ругал Джерара все последние пару дней, он понимал: мысли Избранного были закономерны, закономерны и в чем-то даже последовательны. А он этого просто не понял, не разглядел из-за… неожиданно вспыхнувшей в его сердце ревности? Скорее всего.
С самого детства Джерар был мечтателен. Он был добрым и милым, по-своему даже наивным, только вот наивность эта шла у него нет от глупости, а от, снова, обычной мечтательности. Джерар был амбициозен, горд и невероятно умен. И, наверное, именно поэтому Ригель никогда не сомневался в том, что Джерар был Избранным. Да, парень не умел колдовать, как того требовало его положение в обществе, но Джерар умел думать как Избранный, быть им. И у Джерара всегда были идеи, всегда были мечты оставить след после себя. Наверное, именно такими чертами и должны были обладать Избранные, каждый из них, но похвастаться таким мог только Джерар, и поэтому он выделялся. В отличие от Ригеля, которого уникальным делала только его эфемерность, Джерар был особенным, благодаря своей личности, своему характеру, своим планам о будущем и своим острым желанием претворить все свои идеи в жизнь. Только вот пути, которые Джерар выбирал… Ригель не мог сказать, что они всегда были правильны. И сейчас в частности.
Храня идеи о лучшем мире еще задолго до объявления шестого сезона Больших игр, Джерар прятал их внутри себя. Прятал ото всех, от Глюона и Триа Примы, от Дефрисы и МИИ, и только Ригель был тем человеком, который знал, о чем вечерами задумывался Джерар. И таким образом, привыкнув жить в мире, где его слушал и слышал только Ригель, Избранный забыл, что, попав на Большие игры, попав в реальное общество, где люди были другими, не как у них дома, он не мог действовать так, как жил раньше. Не мог Джерар идти наперекор своей сестре, родителям, всем традициям этого мира, один. Ему нужны были соратники, единомышленники, или хотя бы те люди, которые знали о том, почему Джерар поступал так, как поступал.
В качестве соратницы Джерар думает, что выбрал Эллиз, но Ригель знал, это было не так. Джерар планировал использовать девушку, даже не девушку, а факт того, что она была нулевой, сделав из этого сенсацию, только вот он не спросил, а хотела ли сама Эллиз становиться подобной сенсацией. И поэтому он не мыслил с ней одинаково, он использовал ее. И на самом деле, — Ригель поймал себя на такой мысли, — он бы хотел, чтобы «Беллатрикс» оставалась насмешкой над его собственной ревностью, а не тем, чем Джерар ее недавно назвал.