Теперь пегас стоял прямо напротив костра. Один из сидящих оглянулся и вскочил, вытаскивая меч. Морда незнакомца было напряженной, а тело — расслабленным, словно он просто встал и потянулся.
Его меч, изящный и бледный, рассек воздух с тонким свистом. Он был как тишина, что ложится в самые холодные дни зимы, когда больно дышать и все неподвижно.
Это был единорог. Он стоял метрах в семи от пегаса, но в меркнущем свете заката Арон совершенно четко разглядел его. Единорог был весь — от кончика ушей до кончика хвоста — белый, словно иней, его грива падала на плечи. В глазах не было зрачка: они были все белые. Кьютимарки не было видно под черным плащом.
Увидев жеребёнка, он расслабился, опустив меч, и улыбнулся, обнажив ряд белоснежных зубов. Это была морда кошмара. Арон почувствовал, как кинжал чувства проникает сквозь отупение, в которое он завернулся, будто в толстое спасительное одеяло. Что-то запустило когти в его грудь и сжало ее изнутри. Возможно, тогда Арон впервые в жизни по-настоящему испугался.
Лысый жеребец с седой бородой, сидящий у костра, хмыкнул:
— Похоже, мы пропустили одного крольчонка. Осторожнее, Пепел, у него могут быть острые зубки.
Тот, кого назвали Пеплом, вложил меч в ножны с таким звуком, какой издает дерево, трескаясь под тяжестью зимнего льда. Не приближаясь к жеребенку, он присел. Теперь его мордочка была на одном уровне с жеребенком и выражала искреннее участие.
— Как твое имя, мальчик?
Серый пегас молчал, застыв на месте.
Пепел вздохнул и на мгновение опустил взор. Когда он снова посмотрел на пегаса, Арон увидел само сострадание, глядящее на него пустыми глазами.
— Юноша, — вновь начал Пепел, — где же ваши родители?
Секунду он удерживал взгляд, потом оглянулся через плечо на костер, вокруг которого сидели остальные.
— Кто-нибудь знает, где его родители?
Один из сидящих улыбнулся жестко и хищно, словно радуясь особенно удачной шутке. Один или двое засмеялись. Пепел снова повернулся к Арону, и сострадание спало с его морды, словно потрескавшаяся маска, оставив только кошмарную улыбку.
— Это караван твоих родителей? — спросил он с изуверским восторгом в голосе.
Пегас в оцепенении отрицательно покачал головой.
Улыбка Пепла медленно погасла. Он заглянул вглубь жеребёнка пустыми глазами.
Голос его был спокоен, холоден и резок.
— Ты будешь хорошим подопытным для нашей организации, — заметил он.
— Пепел, — прозвучал со стороны костра холодный голос.
Белые глаза сузились от гнева.
— Что? — прошипел он.
— Ты приближаешься к моей немилости. Жеребёнок ничего не сделал. Отправь его в приятное и безболезненное лоно сна. — Холодный голос чуть запнулся на последнем слове, словно его было трудно произнести.
Голос исходил от жеребца, окутанного тенью, — он сидел отдельно от остальных, на краю круга света. Хотя небо все еще пламенело закатным светом и говорившего ничто не заслоняло от костра, тень растекалась вокруг него, словно вязкое масло. Огонь плясал, потрескивая, живой и теплый, подернутый синим, но ни один отблеск света не подбирался близко к жеребцу. Тень вокруг его головы была еще гуще. Арон смог разглядеть темный балахон вроде тех, что носят некоторые священники, но дальше тени сливались в одно черное пятно — словно смотришь в колодец в полночь.
Пепел коротко взглянул на жеребца в тенях и отвернулся.
— Ты здесь только часовой, Ярл, — огрызнулся он.
— А ты, кажется, забываешь о нашей цели. — Голос черного пони стал еще холоднее и резче. — Или же твоя цель отличается от моей?
Последние слова прозвучали тяжелее, словно таили какой-то особый смысл.
Надменность покинула Пепла в один миг — так вода уходит из опрокинутого ведра.
— Нет, — сказал он, снова повернувшись к огню. — Конечно нет.
— Это хорошо. Мне ненавистна мысль, что наше долгое знакомство подходит к концу.
— Мне тоже.
— Напомни еще раз, каковы наши отношения, Пепел, — произнес жеребец в тенях, и в его ровном тоне прозвенела серебряная нотка ярости.
— Я… я у тебя на службе… — Пепел сделал умиротворяющий жест.
— Ты — инструмент в моих руках, — мягко прервал его черный. — Ничего больше.
Тень гнева коснулась мордочки Пепла.
Помолчав, он начал:
— Я…