– Есть что-нибудь? – без интереса спросил шеф подошедшего к нему Дункана. Тот только переговорил с одним из людей в белых перчатках. Дункан отрешенно покачал головой.
– Я же сказал тебе. Пойдем отсюда. Они сами отдадут нам дело, когда зайдут в тупик.
Шеф развернулся и направился к двери, Дункан последовал за ним.
Уже в дверях шеф развернулся, снова посмотрев на нарисованную им картину, смахивая с нее лишние здесь фигуры в костюмах, оставляя только замерший пейзаж. Не такой скучный, как море на обоях рабочего стола. Женщина смотрела в пол. Зеленый диван под ней был залит ее красной кровью.
– Она была включена последние несколько часов, – донеслось до него откуда-то издалека, и фигуры в черных костюмах снова проявились на его пейзаже. Шеф поморщился, отвернулся и открыл дверь. Но что-то словно толкнуло его в грудь, и он остановился, круто развернувшись.
Человек, что копался в неведомых ему программах на ноутбуке, теперь стоял рядом со столом и махал кому-то из экспертов, подзывая к себе.
– Веб-камера! – крикнул он через всю гостиную, тыча пальцем в ноутбук. – Она была включена!
Шеф моргнул, и пейзаж растворился. Перед ним возник новый. Волны, заливающие песчаный пляж. Теперь он видел его будто яснее, чем в первый раз. Так четко, что мог разглядеть крохотные камни в воде, которых он прежде не заметил, наполовину торчащую из воды корягу, на которую не обратил внимания в первый раз, и крохотную горящую зеленую лампочку на черной полоске пластика над скучным пейзажем.
========== Повелитель букв ==========
Только войдя в лифт, я поднесла к носу телефон, лихорадочно листая вкладки открытых программ, и поправила на голове съехавшие наушники. Где-то наверху уже заскрипел трос, и сердце тут же рухнуло куда-то вниз, против направления поднимающейся вверх кабины.
Трос заскрежетал, и кабина забилась стенками об узкий тоннель, чуть дергаясь, будто трос был готов вот-вот оборваться.
Каждый день я прохожу через этот аттракцион, каждый день снова выходя из него на площадку своего этажа. И каждый день, когда я нахожусь внутри, меня не покидает чувство, что в следующую секунду я полечу вниз.
Я звонила в управляющую компанию несколько раз, несколько раз они присылали монтера. Каждый раз он говорил, что лифт исправен.
Но почему же, черт подери, он так громыхает…
Лифт остановился, задрожав, а я напряглась всем телом, сосредоточенно вглядываясь в узкую щель между сомкнутыми дверьми.
Лифт застрял, он никогда не откроется.
Целая вечность прошла, прежде чем двери распахнулись.
Я вылетела на площадку девятого этажа, и напряжение, только было охватившее все мое тело, растворилось, развеялось, будто было лишь шуткой.
Я потянулась к рюкзаку за ключами, краем глаза выхватив мерцание экрана айфона, и с удивлением обнаружила, что палец все еще мечется вправо-влево, листая вкладки. Словно в насмешку, нужная вкладка с музыкой выскочила, когда мне удалось нащупать в кармане рюкзака холодную позвякивающую связку с брелком в виде черепа.
Я решила, проворачивая ключ в замке, что, в конце концов, никто мне не виноват, что я не позаботилась о том, чтобы включить плейлист прежде, чем вошла в эту «цитадель смерти».
Музыка способна творить чудеса.
«Сплин» одурманивает, разжигая до предела любое чувство, что затаилось внутри. Впрочем, только если это чувство хоть сколько-то связано с любым видом безысходности. «My Chemical Romance» заставляет бежать вперед, так, что даже время оказывается позади. «Placebo» настолько «плацебо», что излечивает душу без лекарств, хотя прежде и протаскивает тебя через все круги ада. Тарья, все еще неотделимая от старого «ансамбля», способна выбросить тебя на самую дальнюю планету галактики, стоит закрыть глаза.
И все они, их много, куда больше, делают самое важное дело — заглушают скрежет троса.
Я захлопнула за собой дверь, скинула ботинки и положила айфон на полку. Не Тарья виновата, что я не успела найти нужную вкладку и снова прошла через этот ужас.
А я сама до сих пор не понимаю, чего я боюсь больше: того, что кабина упадет вниз и раздавит меня своим весом; того, что, беспомощная, окажусь взаперти; или того, что паника, нерациональная, первобытная, окажется страшнее всего предыдущего.