- Ну, тогда в дом входи, - улыбнулась Анна, открывая перед ним дверь. - Гостем будешь?
В этих словах Юлу послышались вопросительные интонации. Отвечать не стал, о молча вошёл в дом следом за мачехой.
Для деревенского дома планировка была самая обычная - хлев, сени, две комнаты, разделённые глухой стеной.
- Проходи, садись, - сказал Анна, приглашая его в кухню. - Здесь теплее.
В обстановке кухни ничего особенного он тоже не заметил: старый буфет, сколоченный из тёмного дерева, стол, накрытый иссечённой трещинами клеёнкой, стулья. Печка-каменка вызвала интерес - в Росстани это стало уже редкостью. На белёной печной стене подвешены на леске пучки сухой травы. В простенке между окнами висели большие часы с маятником, они медленно, словно с неохотой отмеряли время этого уходящего холодного осеннего дня.
Пока Анна хлопотала, Юл украдкой её разглядывал. Прежде ему не удавалось как следует рассмотреть мачеху.
Анна была довольно молода, намного моложе отца. Юл никогда не мог понять, зачем он ей, невзрачный, худой, почти старик. Пожалуй, она была красива. Но в её внешности что-то настораживало: слишком жёсткая линия скул, слишком тонкие губы, слишком холодный блеск глаз. И двигалась она странно: слегка раскачиваясь вперёд-назад, как курица, но походка эта её совсем не портила.
- Проголодался, наверно? Не ждали, что приедешь, а то бы овцу зарезали, - сказала Анна и почему-то засмеялась.
Смех у неё был отрывистый, ироничный, с твёрдыми металлическими нотками.
- Да я не голодный, - смущённо пробормотал Юл.
Скрипнула входная дверь, и в кухню одна за другой вошли четыре женщины в длинных, как и у мачехи, платьях. Следом за ними отец. Направляясь к столу, он на секунду остановился возле Юла и шепнул:
- Будь осторожен.
Юл удивлённо вскинул глаза, но отец уже отошёл и как ни в чём не бывало уселся за противоположным концом стола.
Женщины молча принялись помогать мачехе, а она, вдруг раскраснелась, и нервно спросила:
- Ну, рассказывай, что стряслось?
- Люди пропадают, - ответил он, удивившись её проницательности, с чего это она взяла, что "стряслось".
- Человеческая жизнь нынче ничего не стоит, - буркнул отец.
- Мальчик шести лет, - не обращая внимания на отцовские слова, продолжал Юл. - Есть подозрение, что орудует маньяк.
- Маньяк, говоришь? - задумчиво проговорил отец. - Слово новое, а зло-то старое.
- Да не бывает зло старым или новым, - заметил Юл. - Зло всегда одно.
- Одно-то одно, да личин у него больно много, - продолжал отец. - Зло является в том облике, которому человек больше доверяет. Древнему демону нетрудно принять образ молодой женщины или доброго старичка. Теперь их маньяками называют.
Отец исподлобья смотрел на Юла.
- Иногда маньяками-педофилами, - уточнил Юл.
- Первенцы, - продолжил отец, назидательно подняв указательный палец, - принесённые в жертву древним демонам - это страшная плата за века свободы от их власти. Но вот какая странная штука, они возвращаются снова и снова. Скажи мне, Юлий, изменилось ли в мире хоть что-нибудь с тех времён, как люди открыто служили кровавым богам? А им требуются всё новые и новые жертвы. Почему, кто-нибудь из вас знает? А что делать, когда столкнёшься со злом в себе самом? Это такое важное знание, древняя наука. А люди всё забыли и вспоминать не хотят.
- А может так и надо? Забыть и не вспоминать никогда о зле? Похоронить его, - возразил Юл.
- Тогда зачем же ты пришёл сюда, Юлий? - вмешалась Анна. - Мы ведь только этого и хотим, чтобы вы про нас забыли, и сами ничего не желаем знать о вас!
- Я пришёл, потому что вам хорошо знакомы эти места. Может, подскажете, где искать мальчика, может, где-то здесь есть пещеры, заброшенные шахты? - спросил Юл.
- Ты здесь вырос, - усмехнулась Анна. - Тебе не хуже нас эти места известны. Тем более, что это твоя работа. Вот и ищи!
Она сурово посмотрела на отца, не давая ему и рта раскрыть, и велела всем садиться за стол.
Перед едой никто не произнёс никаких молитв, не предложил взяться за руки, чтобы "обменяться энергией". В общем, всё было вполне заурядно: миска каши, чугунок картошки, кувшин с молоком.
Странные молчаливые женщины, даже имён не назвавшие, так и сидели за общей трапезой, молча пряча глаза под низко надвинутыми платками. Ужин походил, скорее, на тризну.
Но, удивительное дело, он ел варёную картошку, время от времени поглядывая на сотрапезников, и не чувствовал себя чужим.
Юл посмотрел в окно. Солнце опустилось к самому горизонту.
Перехватив его взгляд, Анна громко объявила: