Она засыпала рядом с ним, на мягких овечьих шкурах. Как-то раз, проснувшись, она улыбнулась, и в глазах у нее не было и тени тревоги. Лабарту засмеялся, обнял ее. И в этот миг она встрепенулась, пробудившись полностью – поняла, кто рядом с ней – вновь стала покорной и далекой. Страх трепетал вокруг нее, был ощутимей, чем тепло ее тела.
– Пойдем, – сказал тогда Лабарту. – Я отведу тебя домой.
Он хотел рассказать об этом Уруту, хотел сказать: «Ты был прав, в этом городе нет жены для меня», – но пророчество исполнилось, вражеская стрела нашла свою цель.
Судьба Уруту исполнилась, как исполняются все судьбы.
Перед тем, как уйти, Шебу сказал: «Там где я родился, было принято так: каждый юноша, готовый стать воином, отправлялся в степь, и там оставался наедине с землей, небом и дикими зверями. Это было испытание одиночеством. Ты – не человек, и поэтому твое испытание будет много длинней».
«Я пройду его», – ответил ему Лабарту.
– Я пройду его, – повторил он сейчас, глядя в темноту.
Среди множества людей он был наедине с землей и небом.
2.
В эту ночь сон, не шедший долго, был зыбким. Похож был на тончайшую ткань – от любого неосторожного движения, от резкой мысли готов был порваться, улететь нитями паутины. Сновидения дрожали, вспыхивали – не дотронуться, не разглядеть. Но во сне он был не один, – и чувство это это пронизывало душу, наполняло теплом.
Еще во власти ночных видений Лабарту позвал:
– Тирид? – Сел на постели, протирая глаза. – Шебу?
Знал, что они не ответят.
Сквозь проем в потолке виднелось небо. Ночная темнота утекала, сменялась синевой, утро было совсем близко. Голос города становился громче – тысячи людей просыпались, вставали, чтобы прожить еще один день. Тысячи сердец, и каждое – в средоточие своей жизни. Тысячи судеб, движущиеся, оплетающие город, словно солнечный узор.