смех. — Положись на меня!
Волку детеныш меня передавал с серьезным видом и важным напутствием.
— Постарайся, — сказала Эдит.
— Обещаю, — ответила я.
— Мне стоит начинать беспокоиться? — устало спросил Хельму, ответа не
получил, пообещал в случае чего наказать всех без разбора и покинул дом, забрав меня с
собой.
Волк, кажется, собирался молчать всю дорогу до управления, и меня, как натуру
исключительно любопытную, ужасало такое его равнодушие к нашим с Эдит секретикам.
— И ты даже не спросишь, о чем мы с ней разговаривали? — наконец не
выдержала я. — Тебе что, ни капельки не интересно?
Волк отвлекся от созерцания пейзажа за окном кареты и посмотрел на меня —
яркое пятно на темной скамье напротив него.
— Интересно, — признался он, — но не спрошу.
— Почему это?
— У меня не всегда получается спрашивать так, чтобы это не походило на допрос,
— сказал волк. — Жизнь показала, что допрашивать близких — плохой способ общения.
— Еще скажи, что жена твоя бывшая от тебя ушла именно потому, что ты ее часто
допрашивал, — бестактно фыркнула я.
— Она не называла причины, — сухо ответил Хельму и снова отвернулся к окну.
— Не обижайся, — попросила я смущенно. Перепрыгнув на его скамью и
забравшись волку на колени, вытянулась во весь рост, удерживаясь лапками за жилет на
его груди. — Я не особо тактичная и не всегда понимаю, что мои слова могут задеть… на
самом деле, всегда не понимаю. Но тебя обижать я не хотела.
— Надеюсь, Эдит этого от тебя не перенимет, — сказал он, не поворачивая головы
покосившись на меня.
— Ты лучше беспокойся, чтобы она чего-нибудь не того от скромняшки не
переняла. Если мелкая начнет краснеть и мямлить, у меня хвост отвалится. Точно тебе
говорю!
Волк едва заметно улыбнулся… не улыбнулся даже, а чуть дернул уголком губ, но
это был определенно хороший знак.
***
Форма городской стражи мне шла. Так шла, что сначала я полчаса крутилась перед
зеркалом в женской раздевалке, пока туда не заглянули какие-то девушки и не спугнули
меня. А потом еще примерно столько же крутилась перед волком. Пока ему не надоело.
— Успокойся, — велел он, не поднимая головы. — И сядь, или я прикую тебя
наручниками к стулу.
— Наручниками к стулу? — Я пригладила на боках ткань кителя и спросила
весело: — Это то, что у людей называют постыдными развлечениями?
Хельму зажмурился, массируя правый висок, и потребовал:
— Превращайся и уходи. Ты мне мешаешь.
— Шутишь, что ли? Как я могу сейчас превратиться? Ты хоть представляешь, когда у меня в последний раз были такие шикарные сапоги?.. Никогда! Я и подумать не
могла, что обувь бывает настолько удобной.
Босиком, конечно, было лучше, но не зимой, когда сквозь снег и лед все равно
ничего, кроме холода, не ощущается.
Волк ниже склонился над бумагами. Потоптавшись еще немного перед его столом, я отошла к окну.
В кабинете были диванчик в углу и целых два стула, стоявших вокруг этого
убогого островка, выступающего из стола командора, но удобнее всего мне было почему-
то именно на подоконнике.
В недолгой тишине волк успел просмотреть четыре документа. Два из них
подписал, один отложил в отдельную стопку, а еще один смял и выкинул в мусорную
корзину.
Молчать дольше у меня не получилось.
— Ты уже решил, куда отправишь детеныша?
Я сидела на подоконнике, почти касаясь спиной холодного стекла и болтая ногами
в воздухе. Добротные сапоги приятной тяжестью ощущались на ногах. Я не знала, как
Хельму получил эту форму, что наговорил кладовщику и как отметил мою обновку в
документах, но точно знала, что не верну ее. Ни за что не расстанусь с этим удивительным
ощущением полной защищенности.
Кажется, я начинала понимать, почему людей так смущает чужая нагота. Наверное, в такие моменты они ощущают чужую незащищенность и уязвимость… Должно быть, очень неловко чувствуешь себя, когда сам надежно укрыт тканью, а кто-то рядом — нет.