Стоная в голос, она добралась до светового пятна. Это было отверстие в твердой горной породе. Через него под землю заливался теплый солнечный свет, было видно синий-синий кусочек неба. Был слышен тихий шепот ветра и стрекот цикад. И это отверстие было шириной сантиметров тридцать. Каменную породу невозможно было сломать или расширить, сколько не долби ее всем, чем можешь. Оставалось только смотреть наружу, видя в небе черных птиц и завидуя им черной же завистью. Как они могут просто лететь и не осознавать своего счастья?
Отчаяние накатило на Эйприл с утроенной силой. Лучше бы у нее с самого начала не было надежды, чем вот так разочароваться во всем после стольких мук. Стало холодно. Накатила слабость. С трудом удавалось даже дышать и моргать, не говоря о более энергоемких движениях. Она умрет. Она здесь умрет. Нескоро. Дня через три. От жажды. Наблюдая ультрамариновое небо и отчаянно завидуя всем, кто находится там.
Голова закружилась. Эйприл была бы рада упасть в обморок, но сознание, несмотря ни на что, оставалось ясным и чистым.
«Ничего», — равнодушно подумала она. — «Скоро от жажды у меня начнутся галлюцинации, а потом я отключусь».
Эта мысль показалась ей смешной. Предательски смешной. И она противно, громко, по-гиеньи засмеялась. К черту нормы приличия, если ее никто не слышит.
— Вижу, тебе весело, — вот и галлюцинации подоспели. Слуховые.
— Как ты можешь что-то видеть? — спросила она, даже не пытаясь выглянуть наружу. И так знала, какой глюк она увидит. А еще, наконец, вспомнила, как ее зовут на самом деле. Встреча с Хозяином дома вернула ей ненужные уже воспоминания. Как печально и драматично…
— Здесь я могу все, — едва слышно прошелестело снаружи. — А тебе лучше вернуться.
«Если бы я могла…» — это она уже подумала. У нее поплыло в глазах. В черноте туннеля она узнала очертания окна. С окна спрыгнул серый кот и по-хозяйски прошелся к выходу. Дверь была закрыта, и ему понадобилось пару секунд толкать ее мордой, чтобы выйти из комнаты.
Гайка села, и ей в ягодицу впилась выскочившая из матраса пружина. Дышать стало легче, и она жадно глотала свежий воздух ртом. После душного подземелья спертый воздух спальни казался подарком небес. Оглядываясь по сторонам, она видела неверные очертания кроватей и тумбочек, но еще чувствовала холодную землю, сдавливающую ее со всех сторон.
— Не хочу… не хочу… — шептала она, глотая слезы. Ее прошиб озноб, и она схватила себя за плечи, больно сжимая саму себя. Ее все еще трясло от могильного холода и ощущения, что она так и осталась замурованной в туннеле, который вот-вот сожмется и раздавит ее. Она не верила, что это все был простой сон, и боялась до икоты.
Не выдержав, она тяжело бухнулась на пол и на коленях поползла к дальней кровати. Сейчас для нее это было сродни марафонскому забегу. Оказавшись, наконец, возле нужной кровати, она тяжело привалилась лбом к недвижимому телу, давя рыдания в мягком одеяле.
Кошатницу вытряхнуло из приятных грез, но разглядев черную макушку у себя на плече, она не стала злиться. Несмышленыш, наконец, вернулся. И перестал быть несмышленышем.
========== Интермедия. Часть 2. Кошка. ==========
«Человек и кошка плачут у окошка,
Серый дождик капает, прямо на стекло…»
Человек и Кошка не плакали, хотя дождливая погода очень располагала.
Гайки в Доме больше не было. «Гайка» должна быть маленькой и милой, с огромными глазами и тонким голосом. А нечто большое и нагловатое, со странными дружескими привязанностями и колким взглядом, язык не поворачивается так обзывать. Поэтому в Доме была Кошка, прозванная так за дружбу со сварливой Кошатницей и так себе характер.
Они с Кошатницей смотрели, как свет фонарей расплывается в лужах, и грустили. Каждая — о своем. Кошатница — о туманных перспективах дальнейшей жизни. Кошка — о таинственной Изнанке.
Ей временами казалось, что быть беспамятной было намного лучше. Без воспоминаний у тебя нет ни тревожного прошлого, ни печальных мыслей, мешающих спать по ночам.