— Всё, что мне нужно, говоришь? — от гнева голос Эйнара зазвучал как шипение змеи. — А вот тут ты промахнулся. Ты не дашь то, что мне нужно. Вернее, я сам не возьму. Видишь ли, оказывается, в Хогвартсе полно секретных ходов и тайных комнат. И одну такую комнатку я украшаю по своему вкусу. Сказать, чем? Кровью. Да не трясись, Малфой, ТВОЯ «чистая» кровь слишком гнилая, чтобы удостоиться такой чести. Но убить я тебя всё-таки убью. Уж в этом я себе не откажу.
— Н-нет, — выдохнул Драко.
— Нет? Почему бы это? Ах, да, ты же у нас хозяин жизни! Ну, что ж, тогда у тебя есть шанс избежать смерти от моей руки.
— Как?
— Очень просто. Ты по-хозяйски лишишь жизни сам себя.
— Нет!
— Ты ведь считаешь себя умнее всех, да? Вот и подумай. Выбор-то у тебя невелик. Либо Азкабан, либо прыгаешь с башни сам, либо я тебе помогаю. Лично мне нравится третий вариант. И если завтра там, внизу, найдут два трупа, то мне придётся отвечать на массу вопросов. У меня тоже будет выбор. Либо я скажу, что ты столкнул Паркинсон, я пытался тебя задержать, ты хотел убить меня тоже, но мы боролись, и ты случайно упал. Или же я рассказываю, как ты героически пытался спасти бедную подругу, но не удержался… А ещё есть романтическая версия: ты предпочёл смерть существованию без возлюбленной, когда не сумел её спасти. Ну, какой вариант моей речи тебе нравится больше? Никакой? Значит, всё-таки предпочитаешь, чтобы тебя заточили в Азкабан за убийство ни в чём не повинной девушки? Чистокровной волшебницы. Влюблённой в тебя по уши. Азкабан с дементорами — тебе, а твоим родителям — позор несмываемый.
— Тебе не поверят! И, кстати, есть записка Паркинсон, что она сама себя…
— Так я сейчас махну палочкой — и нет никакой записки. А что касается «не поверят». Я староста, в Турнире в прошлом году участвовал, моя честность известна всем, а с тобой никогда не ссорился — зачем бы мне возводить на тебя напраслину? И, кстати, как думаешь, сколько времени мне потребуется убедить пару-тройку других старост подтвердить мои слова? Так, на всякий случай. …Ну, что, Малфой? Прыгнешь сам, или тебе помочь?
— Как я могу быть уверен, что ты не обвинишь меня в убийстве, если я… спрыгну?
— Никак, — широко улыбнулся Эйнар. — Но я же сказал, моя честность известна всем. Тебе, конечно, сложно это понять. Ты же врёшь как дышишь… Но если ты сейчас прыгнешь сам — я спущусь вниз и положу записку Пэнси ей в карман. Я обещаю. И никто не узнает, что ты — убийца. А если не прыгнешь… Все узнают, что ты сделал. Я бы прыгнул, будь я на твоём месте.
Эвергрин отвёл палочку от горла Малфоя. Тот, безвольно уронив руки, медленно шагал к краю площадки. Гриффиндорец следовал за ним, нацелив палочку меж лопаток. «Твоим родителям — позор несмываемый», — слова гудели в голове Драко как колокол. Стоя на краю, он занёс ногу над пустотой… И в последний миг всё-таки ощутил лёгкий толчок сзади: Эйнар не смог себе отказать в причастности к его смерти.
… Ну, а дальше Эвергрин сделал так, как и обещал. Он спустился и положил записку в карман мантии Пэнси. Потом убрал с её лба прядку волос и что-то прошептал. Затем он подошёл к Драко… и обнаружил, что тот ещё жив! Невероятно, но слабенького толчка оказалось достаточно, чтобы Малфой упал не на камни площадки, а на зелёную изгородь. Впоследствии Эйнар и сам не мог понять, почему ему удалось сдержаться и не добить Малфоя…
Как и положено старосте, Эвергрин сразу же заявил о трагедии, свидетелем которой он «только что стал»… Утром, пока Нарцисса Малфой заламывала руки над сыном в больничном крыле, Эйнара допрашивал сам Дамблдор, в присутствии декана МакГонаголл и, конечно же, Люциуса Малфоя. У отца Драко даже пришлось сначала отобрать трость, чтобы он не убил парня на месте. Допрос шёл долго. Но староста Эвергрин, бледный и безучастный (как сказала мадам Помфри, от шока), тихо и бесцветно повторял одно и то же: «Услышал громкие голоса на площадке Астрономической башни. Пошёл посмотреть, не нужна ли помощь. Паркинсон была на краю, собиралась прыгнуть. Малфой её удерживал и отговаривал. Бросился к ним. Хотел спасти, но не успел. Оба полетели вниз. Спустился к ним. Паркинсон мертва, Малфой едва жив. Позвал на помощь. Всё».
Дамблдор, МакГонаголл и Малфой-старший привели Эйнара в лечебницу. Мадам Помфри влила в него какое-то успокоительное зелье. Едва он распластался на больничной койке, как миссис Малфой вскрикнула и рухнула в обморок: Драко умер, так и не придя в сознание. Все бросились к ним, и никто не увидел, что Эвергрин улыбнулся.
====== Не вовремя и не к месту ======
Несколько дней мадам Помфри буквально не отходила от Эвергрина, пинту за пинтой вливая в него всяческие снадобья, одно тошнотворнее другого. Парень с видом страдальца глотал эту гадость и думал, что в этом и состоит секрет целительского таланта заведующей хогвартской лечебницей: настолько мерзкие лекарства, что организм пациента исцелял себя сам, только чтобы побыстрее удрать из такого «окружения заботой». Конечно же, это он просто сердился, ведь именно мадам Помфри буквально вытащила его с того света в прошлом году. Но сейчас у него ничего не болело, он считал, что полностью в порядке — так зачем же над ним так издеваться…
— Ну, как мы сегодня себя чувствуем, а?
Рано утром мадам Помфри с неизменной улыбкой появилась возле койки Эвергрина. Других пациентов в больничном крыле не было, поэтому забота парню доставалась полной мерой.
— Я себя чувствую хорошо, мэм, спасибо Вам, — отрапортовал он.
— Хорошо, хорошо… Вот, выпей это… — она протянула очередное пойло, Эйнар скривился. — Надо, надо. Выпьешь — будет тебе награда.