Вновь клонило в сон — как всегда зимой с ней бывало.
Ступени были шершавыми, чуть неровными и в некоторых местах потрескавшимися — они дышали древностью, как и стены.
Было невероятно темно — тусклый свет с улицы уже не добирался сюда, а до верха было ещё, по всей видимости, далеко.
Однако она почему-то всё видела.
Не так хорошо как днём, конечно, как при солнечном свете, но этого вполне хватало для того, чтобы не спотыкаться и не врезаться в стены.
Было невыносимо интересно, очень хотелось прочитать все эти цепочки символов, выбитых на стенах, но язык был незнаком, и понять его она не могла.
И это её сильно расстраивало — надписи сии наверняка приоткрыли бы завесу тайны, окутавшей эту башню в частности и мир в целом.
Ступени, почему-то сохранившие в себе тепло Солнц-Братьев и ещё не остывшие, всё-таки становились всё более холодными и ясно различимыми. Она не сразу поняла — вот она, вершина.
Она оказалась права — вид отсюда открывался действительно просто великолепный: при свете Братьев алые или багряные, сейчас под холодными лучами пески казались фиолетовыми, почти чёрными, и только в самой их глубине (для понимания этого ей пришлось несколько минут очень внимательно вглядываться в ночную даль) таилась прежняя багровость; горы так и остались плохо различимыми таинственными чёрными силуэтами, но смотрелись они внушительно и чуть пугающе.
Отдельных восторгов удостаивалось небо.
Густо-чёрное на первый взгляд, оно казалось чуть фиолетово-зеленоватым и красноватым на второй. Тысячи не имевших названия, но ясно ею различимых оттенков предстали перед ней.
Звёзды были крупными и очень-очень яркими, они словно виноградные гроздья складывались в чужие созвездия — причудливые фигуры, и внутри у неё теплилось странное, пугающее узнавание, словно она не в первый раз их видела.
Но всё это было ничтожно по сравнению с тем, что бросилось ей в глаза в первую очередь — Луны.
Именно луны, а не луна.
Громадный, намного больше привычных и двух остальных, тоже поражавших своими размерами, полумесяц висел едва ли ни в зените; вторая луна внушительным серпом повисла немногим выше горизонта и была больше похожа на громадную улыбку, скорее злую и насмешливую, чем добрую, но это все мелочи; третья луна оком странного монстра повисла за её спиной — чтобы увидеть ту, пришлось обернуться.
Луны были голубоватыми — их холодный свет заставил её поёжиться. А может дело было в сильном ветре, извечном спутнике высоты?
Верхнюю площадку башни украшал тот же круг, что и внизу — символы даже располагались так же по отношению к сторонам света — по крайней мере, где запад в этом странном мире, она, кажется, поняла.
Символы светились странным, розовато-фиолетовым огнём, бледным, но хорошо различимым в ночи, несмотря на то, что Луны светили очень даже ярко, и она с некоторой отстранённостью заметила, что в три разных стороны от неё падали три разные тени.
Стоило ей ступить на поверхность Круга, цепочки знаков загорелись ярче, намного ярче, даже ослепили её на миг, заставили зажмуриться, но не отшагнуть.
Когда она открыла глаза, то увидела перед собой тонкую девичью фигуру в странной одежде — девушка была укутана в сотканный словно из самой тьмы чёрный плащ с глубоким капюшоном, откинутым сейчас на спину, и её бледное лицо казалось совсем белым.
На этой молочной белизне горели не хуже символов под ногами её глаза — глубоким фиолетовым, с затаившимся в самой глубине венозно-кровавым, пряди чёрных, как воронье крыло, развевавшихся на ветру волос скользили по лицу, задевая нос, на мгновения закрывая глаза.
Да и само это лицо не могло не привлечь её внимания — то самое лицо, отражение которого она увидела в той самой чаше.
— Бойся забыть так же, как многие боятся вспомнить.
Голос девушки казался невероятно знакомым.
Ну конечно.
Ведь это её собственный голос.
Странная девушка подошла к ней, даже не попытавшейся отойди, попятиться, словно скованной невидимыми путами, и то был не страх.
Незнакомка коснулась её солнечного сплетения своими тоненькими пальчиками, и в груди разлилось тепло, растекшееся по венам, странный свет был ей практически виден — так реален.