– Можем ли мы делать это сейчас? – спросил Ивара. – Имеем ли право?
– А разве любовь отменяет скорбь? Ты – часть меня, я – часть тебя. Мы будем любить друг друга. Просто теперь наша любовь будет пронизана скорбью.
Они сняли комнату. Вечером Ивара плакал на груди Амики, а утром лежал в постели и смотрел, как Амика одевается – серьезный, тот перестал быть юнцом, в нем появилась мужественная красота, даже что-то героическое.
– Что будешь делать теперь? – спросил он.
– Кажется, Джада Ра гибнет.
– Я знаю. И что ты будешь делать теперь?
И тогда, впервые в жизни, Ивара пересказал другому человеку сказку про Аджелика Рахна. Амика выслушал его молча; это было хуже отказа, хуже открытого неверия – это было самопожертвование ради безумия. Школа закончилась. Они поступили в университет. И только тогда, постепенно, Амика начал верить по-настоящему, только тогда признался, что не верил вначале.
– Лучше бы ты сказал раньше, – ответил ему Ивара, – а то на протяжении двух лет у меня было чувство, что ты мне изменяешь.
– Ты же знал, что изменяю, – усмехнулся Амика. – У нас обоих были девушки.
– Изменяй мне с людьми, но не изменяй в мыслях. Только это причиняет боль.
И они снова стали счастливы. Еще четыре года счастья. А потом была последняя ночь.
– Я буду тобой среди них, – обещал Амика. – Я не дам им наделать глупостей, и мы найдем ковчег. Ну а если его нет, то мы найдем другую причину, из-за которой там аномалия.
– Я верю в тебя, – ответил Ивара. И они в последний раз касались друг друга, последний раз занимались любовью: изгиб тела к изгибу тела, жар удовольствия, полная уверенность в другом. Потом остался только голос Амики.
– Приезжай после суда. Если денег не будет, мы все равно сможем еще месяц здесь проработать.
– Может, мне надо было так сделать с самого начала. Ехать с вами, забыть про все, что украл у меня брат.
– Он не украл. Но это уже не важно. Он виноват во многом другом. В том, что видит в тебе врага.
– В нас.
– Приезжай.
А потом не стало и голоса. Ивара помнил, как стоял посреди опустошенного и разгромленного исследовательского лагеря, а в голове билась одна-единственная мысль: «Никогда».
– Никогда больше не увижу их лиц. Не пожму их рук. Никогда больше мы не будем смеяться вместе только нашим шуткам. Никогда больше они не дадут мне своих идей. Никогда больше не поцелую его губ, не увижу его глаз, не почувствую его ласк. Никогда больше не буду счастливым. Никогда не смогу улыбаться. Никогда не найду ковчег. Навсегда останусь один.
Он понял, что говорит вслух, и немного опомнился. Море подкатывало к самым его ногам, звезды сияли в вышине. Река огней уплывала вдаль. Прошло много лет, и он снова мог улыбаться; у него снова были друзья. Временами он становился почти счастливым. Но сломленная душа все еще требовала лишь одного – чтобы Амика стоял рядом, как когда-то.