Я тем временем пытался сообразить, что делать с тем количеством лапши, которое мне только что навешали на уши.
— От кого ты слышал эту историю? — наконец, спросил я. — От Вики. Она расспрашивала меня о дереве за несколько дней до того, как Костик пришел ко мне, рассказала легенду об охотнике. Мол, слышала от какой-то знакомой. Интересные знакомые у Вики, правда? Когда я при следующей встрече упомянул, что Костик говорил о дереве, она чуть с ума не сошла. Знаешь, какой у нее вид был? Как у Горлума, увидевшего Кольцо. Просила, чтобы я организовал ей встречу с Костиком и расспросил побольше. Но я не успел — тот сбежал раньше, чем я успел хоть что-то узнать.
— Зачем ты Женьке звонил спрашивать про Костика, если он все это время был у тебя? — продолжал я допрос.
— Костик сам меня попросил. Сказал, что вы тогда точно не догадаетесь, что он гостит у меня.
Хитрый Бадхен, подумал я. Он оказался абсолютно прав — мы даже не думали искать его у Хачикова. Тот тем временем продолжал:
— Знаешь, что я не могу понять? Почему именно Бадхен видел дерево? Почему именно Костик — этот гопник в кожаной куртке и спортивных штанах? Ты ведь помнишь, каким он был в школе? Ведь быдло быдлом. Почему он?
Я сжал под столом кулаки. Вот он, момент истины.
— Жор, давай на секунду предположим, что Костик… как бы и не Костик больше. — Я не понимаю — напряженно сказал он. — Понимаешь, я не видел его двадцать лет, как и ты. А потом он появился в моей жизни… и это был уже не он. Ты ведь и сам это почувствовал, правда? — Так кто же он сейчас? — голос Хачикова упал до шепота.
Правды мне говорить не хотелось, поэтому я решил сблефовать и ответил вопросом на вопрос:
— А ты как думаешь? Он помолчал, обдумывая ответ. — Попаданец? И Дерево оттуда? Я понятия не имел, что такое «попаданец», но других версий у меня не было, и я кивнул. — Именно. Хачиков судорожно сцепил пальцы перед собой. — Чего ты хочешь от меня, Адам? Просто так подобные тайны не выдают.
Я отпил вина, чтобы дать себе время подумать.
— Давай выложим все карты на стол, Жор. — А есть еще карты? — измученно спросил он. — Есть. — Ну давай. — Вика знала про дерево. Саул знал про дерево. Все твои одноклассники знают про него. Почему? — Я не знаю — тупо сказал он. Под глазами у него я заметил темные мешки — видно было, что он здорово устал. — Потому, что мы все связаны с деревом, дурень. — Как? — выдохнул он. Я вздохнул. — Так на одной ноге и не рассажешь. Пошли ко мне, на тебе уже лица нет. Вести машину я тебе не позволю, а такси в такой час меньше двухсот шекелей не возьмет. Переночуешь, и завтра все тебе расскажу. Я совсем близко отсюда живу. Он колебался, но усталость взяла свое — способность рассуждать трезво притупилась, особенно после нескольких бокалов красного вина и непростого разговора, который мы вели весь вечер. А может, у него изначально не все были дома, судя по тому, как искренне и быстро он поверил в собственную версию с «попаданцем».
Я расплатился, и мы снова вышли в дождливый декабрь. В ресторане я послал сообщение Финкельштейну, и теперь вел Жору к себе домой с тяжелым сердцем. Я чувствовал себя, как мотылек, провожающий другого мотылька прямиком в паутину — на ужин пауку.
После Вики и Саула, поражавших своим цинизмом и полным отсутствием человечности, Хачиков оказался совсем другим. Мы ожидали столкнуться с могущественным и коварным марионеточником, ведущим свою собственную тайную игру. Ожидали увидеть секту, раскинувшую, как спрут, свои щупальца во все стороны. Что я мог сказать — мы ошиблись.
Вика и Саул не вызывали во мне ни тени сожаления — они были мороками, немного двухмерными, довольно мерзкими, не оставившими после себя ничего, кроме неприятностей.
А Жора…
Он шел шаг в шаг рядом со мной, зябко сунув руки в карманы куртки. Уши его немного покраснели от холода, и он шагал, опустив голову и глядя себе под ноги.
Потерянный, немного блаженный человек, который и не подозревает, что он не человек даже — просто чье-то материализовавшееся воспоминание. И что совсем скоро его уничтожат, потому что, по мнению некоторых, он мешает прочности мироздания.
Сколько бы лет я ни прожил, но вести человека, которого приглашаешь в гости, на самом-то деле на верную смерть — всегда подло. И никогда, никогда не легко.