Кандидатов было более, чем достаточно — двести с лишним гостей мужского пола, выбирай любого. Костик дважды прочел весь список в надежде, что имя само прыгнет в глаза, но это не помогло.
На некоторое время поиски загадочного одноклассника приостановились. Женя логично предположил, что рано или поздно мы узнаем о нем сами — подобная аномалия сидеть тихо не может, и заявит о себе каким-нибудь безобразием наподобие того, что устроил Саул.
После того, как они убрали почти всех одноклассников, настроение у Бадхена было почти постоянно приподнятым, но постепенно это сошло на нет. Когда взгляд его падал на фотографию с незачеркнутым профилем, он мрачнел, садился за компьютер и проводил за ним часы. Вводил одно за другим имена из списка гостей в поисковики, рассматривал фотографии, хотя, по-моему, это было дохлым номером. Со временем это все больше стало казаться манией — он или проводил время часами в сетях, или угрюмо бродил из комнаты в комнату. Наверное, думал я, если бы у демиургов могла быть депрессия, Костику впору было бы прописывать Ципралекс.
Финкельштейн, который тоже начал бывать у меня почти каждый день, лишь усмехался, глядя на это все. Впрочем, после смерти Хачикова на Женю мне смотреть совсем не хотелось — он настолько буднично убил несчастного лектора по трансерфингу, что порой меня одолевали мыслишки — не убьет ли также походя и меня? Наш последний разговор тоже симпатии к нему не добавлял.
Он приходил без приглашения, располагался в моей гостиной, пахнущий гарью и дымом — якобы между дежурствами ему удобнее было отдыхать у меня, чем тащиться в свои хоромы на севере. Чаще засыпал, иногда брал сразу несколько книг из моей библиотеки, причем всегда это было что-то несочетаемое, вроде Майнрика с Палаником, и читал их чуть ли не одновременно. Потом опять-таки засыпал или в кресле или на диване, которые пахли дымом еще долго после его ухода.
Терпение мое было на исходе, но я не был в том положении, чтобы выгонять непрошенных гостей, поэтому решил смотаться сам. Пока Женя в очередной раз отсыпался на диване перед ночным дежурством, а Костик висел в интернете, я убрался от них в свою спальню, заказал билет на самолет и принялся скадывать вещи в чемодан — мой рейс вылетал в Прагу рано утром.
— Собираешься? — раздался за спиной глухой голос Бадхена. Он зашел неслышно, и я вздрогнул и схватился за сердце. — Честное слово, Костик, если бы не твое проклятие, валяться бы мне тут с сердечным приступом. Стучать тебя не учили?
Он улыбнулся одними губами и продолжать наблюдать за мной — руки в брюки, точнее — в треники.
— Почему ты вечно одеваешься как гопник? — с интересом спросил я — синие адидасы и майки, каждый день. Странно, что кожанку заодно не прикупил, они вроде тоже были в моде лет двадцать назад. — А какая нахер разница? — спросил он равнодушно — ты правда видишь разницу между каком-нибудь столпом дыма или гопником в трениках? — Я — да. Странно, что этого не видишь ты.
Вместо ответа он подошел к кровати и кинул в чемодан зарядку от телефона, которую я забыл на столе в гостиной.
Я пожал плечами и вернулся к сборам, но тут его словно закоротило. Две крепкие руки схватили меня за запястья, как в клещи, сзади он сделал подножку и мы оба упали на пол возле кровати — он мягко, потому как падал на меня, а я — очень ощутимо, потому что пол в спальне, как и везде, был каменным.
Выматертиться от боли в коленях я не смог — он зажал мне рот и всем телом налег на меня, так что я невольно согнулся в три погибели.
— Тихо. Некоторое время мы, как два тюленя, возились на полу: я пыхтел, пытаясь высвободиться из его мертвого захвата, а он задыхался и бормотал: — Пожалей меня… прошу, пожалей… Адам. — Да зачем тебя жалеть, амбал — выдохнул я, пытаясь выровнять дыхание. Я решительно не понимал его просьбы, хотя звучала она за последние дни не в первый раз. Одно дело — обнять умирающего от рака, изможденного болезнью человека. Жалеть существо, недавно угробившее кучу народа, не имело никакого смысла. — Обними меня — его голос стал еще глуше, и за шиворот мне попало две горячие капли.
Это было уж слишком.
Я поднатужился и смог-таки вырвать одну руку из его захвата. Впрочем, он сразу же схватил ее обратно.