— И как ты в этих тряпках собралась такого мужика-то охмурять?! — Маргоша всплеснула руками, нарезая круги по комнате. — Гребень, гребень, гребень… Щас Милен, щас! Причешем, умоем…
Маргоша склонилась надо мной и увидела ничем не стесненную грудь в кабаньей рубахе.
— Хотя… Твои сиськи в этой рубахе даже с улицы видно, зуб даю!
Я не могла сдержать такого натиска и трусливо отступила к печке. Из карманов штанов посыпались орены. Я ринулась их собирать, но монеты звонко падали прямиком в дыры в половицах. Пол под ногами колыхнул, словно мачта корабля, попавшего в шторм на Скеллиге. Здесь не обошлось без чертовщины.
— Еще и напилася… — Маргоша посмотрела на меня, сощурив глаза. И было в этом взгляде нечто… злобное? — Дура! Так ведь и спугнешь же милсдаря!
Они с Ольгердом как сговорились меня жизни учить. Во-первых, она не смотрела в глаза дьяволу. А во-вторых… у меня несомненно был еще один неоспоримый аргумент, но память подводила.
Дверь была распахнута настежь, но Ольгерд постучал по стене, давая о себе знать.
— Милсдарь фон Эверек, — Маргоша как Лебеду во плоти узрела и попыталась закрыть своим широким телом меня, тщетно пытающуюся собрать монеты с пола.
Ольгерд очень внимательно наблюдал за моими действиями, скрестив руки на груди, вместо того, чтобы предложить помощь.
— Вы, милсдарь, не обессудьте! Она вообще девка-то пригожая. А как напомадится, так вылитая Анна Паветта!
Маргоша меня не только ни разу пьяной не видела, она до сих пор не знала, чем я промышляю. Считала то ли исследователем при Оксенфуртском университете, то ли шпионом на тайной службе Белого Пламени.
— Анна Генриетта, — поправил Ольгерд. — Да, есть нечто общее. Только сдается мне, Анну Генриетту не в хлеву воспитывали.
Да я видала на десяток меньше зим, чем княгиня, и к тому же не страдаю нездоровой страстью к пышным начесам!
Ольгерду не помешало бы наконец-то сменить свой спесивый тон. После всего, что произошло, я заслужила обращения как с равной.
— Тебя в хлеву воспитывали, черт рыжий, — обычно у меня лучше получаются словесные перебранки. Надо будет освежить свои умения на досуге.
Маргоша устало закрыла лицо рукой. Ольгерд тяжело вздохнул и широко расправил плечи, уперев руки в бока.
— Поднимайся, не пристало барышне по полу ползать. Нам пора.
Он может отправляться на все четыре стороны, а я еще и в гвинт сыграю. Уж получше того остроухого буду, меня на крапленых картах не поймаешь.
«Борсоди грабят, мужики!» — раздался радостный рев в корчме. В честь такого события половина посетителей решила осушить до дна свои кубки. Ольгерд напрягся, пытаясь прислушаться к выкрикам с улицы, но они потонули в потоке брани.
— Милсдарь фон Эверек, погодьте чуток! Щас все будет, все будет! — на лице Маргоши проступил нездоровый румянец, а глаза заблестели. Настоящая встреча с дьяволом мне только предстояла.
— Приведи ее в порядок, насколько это возможно. У меня еще есть незавершенные дела.
Путь наверх, в комнату, которую я снимала у Маргоши, был тяжелее подъема на Голгофу. Я не знаю, что сделал безумный плотник со ступеньками, но их стало то ли больше, то ли меньше, то ли расстояние между ними изменилось. Я вцепилась в своего пастыря мертвой хваткой.
Неимоверными усилиями мы все же добрались. На моем письменном столе еще лежала небрежно начерченная схема усадьбы Гарин. Маргоша усадила меня на стул, пресекая мой план немедля распластаться на мягкой кровати.
Стул перед огромным зеркалом был мягче императорской перины. Расческа выпрямляла мои спутанные волосы, пока я погружалась в сладкую дрему.
— Кудой едете-то, Миленка? — вкрадчиво спросила Маргоша.
— К атаману в усадьбу, — блаженно улыбнулась я.
Менестрели внизу проникновенно пели «Волчью Бурю», и я не могла не подпевать. Не знаю, ты ль мое предназначение, иль властью я обязан лишь судьбе…
Один бродячий бард однажды сказал мне, что у меня голос сирены. Врал безбожно, конечно.