Нежное пение горихвосток будто бы подтвердило мои догадки. Его лицо изменилось — к Ольгерду вернулось словно неуловимое сияние жизни. Я больше не видела пугающей пустоты в его глазах.
— За что? — На меня нахлынула краска, словно я была юной воспитанницей Аретузы.
— За твою помощь, — Ольгерд положил свою ладонь на кору дерева, в двух дюймах от моего лица. В его глазах искрились озорные огоньки.
Неужели я ему нравлюсь? Специально свернул в тихий уголок? Нет, я подозревала… Где-то глубоко внутри, как не стыдно мне было в этом признаться, я надеялась на это.
— Всегда к твоим услугам, — я принялась рассматривать землю под ногами.
Ольгерд приподнял мой подбородок, заставив посмотреть в глаза. От его горячего дыхания все тело покрылось мурашками.
Его сухие губы требовательно накрыли мои. Мягко прижимая к себе, Ольгерд старался не задеть мою кожу грубой щетиной. Я даже и подумать не могла, как сильно будут кружить голову его прикосновения — не смущал даже отчетливый металлический привкус.
Ольгерд провел пальцами по моей скуле, неторопливо поглаживая щеку. Ох, не врала Ирис, когда называла супруга в письмах бесконечно нежным и чутким любовником. Он словно угадывал каждое мое желание.
Жар, исходивший от Ольгерда, действовал на меня куда приятней, чем хмель. Такого мужчину и полюбить не грех — пусть угрожает мне сколько угодно, если после будет так целовать.
Лишь все более отчетливый металлический привкус портил этот волшебный момент. Он нарастал, пока мое горло не начало гореть, как будто его залили расплавленым золотом.
Мучительный кашель сотряс меня, и мне пришлось с большой неохотой оттолкнуть от себя Ольгерда.
Кашель не стихал, пока я не выплюнула окровавленный золотой на траву. Пение птиц тотчас стихло, а трава почернела.
Золотая монета с изображением императора наконец-то обратила мое внимание на нереальность происходящего. Я знала, стоит мне снова поднять глаза, я не увижу там прекрасной эльфийской чащи. Не увижу и нежной улыбки Ольгерда.
Вместо светло-зеленых глаз я увидела вертикальные зрачки Гюнтера о’Дима, в которых отражалась черная бездна.
— Comix cornici nunquam confodit oculum*.
Комментарий к Шум и ярость
*Comix cornici nunquam confodit oculum (лат.) - Ворон ворону глаз не выклюет.
========== Красное на черном ==========
— Интересный сон привиделся, Милена?
Резкий звук его голоса едва не заставил меня свалиться с лошади прямо в грязь. Ольгерд успел подхватить меня за рубашку; грубая ткань тотчас треснула на рукаве.
Серые деревья и извилистая дорога едва ли напоминали дивную чащу из моего сна. Ворон ворону глаз не выклюет. Эта фраза болезненно напоминала мне о чем-то неприятном, но детали то и дело от меня ускользали. Попытки вспомнить только усиливали тупую боль в висках.
— Кошмар.
В горле все еще стоял горький привкус металла.
— Занятно, мне так не показалось.
Ольгерд решил поупражняться в телепатии?
Не имеет значения. Страницы Кодекса лежали в сумке для свитков на поясе атамана. Даже будучи не восприимчивой к магическим потокам, я физически ощущала некое присутствие. По телу то и дело пробегала леденящая дрожь.
Как и во сне, ночь была удивительно безмолвной — ни писка, ни шороха, будто меня оглушили.
Иштван рассказывал, что Кодекс проверяет рассудок на прочность, он способен уловить потаенные мысли и страхи. Охватившая меня неестественная эйфория в доме у Шезлока лишь подтверждала слабость моего сознания перед чарами манускрипта.
«Виват, атаман!» — зычно поприветствовал Ольгерда мой прежде молчаливый страж. Атаман лишь слегка наклонил голову. Мне бы тоже уже надоели эти раболепные взгляды.
— Докладывай, Сташек. Стряслось что в мое отсутствие?
Стоило лишь снова встать на твердую землю, как к горлу подступил ком. Вместе с тошнотой вернулись и неприятные воспоминания о моем незадачливом выступлении в Алхимии. Больше Ольгерд мне и бокала вина не предложит.
— Никак нет, атаман! Ведьмак не появлялся. Сдох, вестимо, — всплеснул он руками.