- Кирие, я надеюсь, что ты не в этом смысле, - заявил он уже из угла, потом вспомнил расправу над Цербером и бодро закончил: - Ты хотя бы дашь мне пару часов форы?
Я в ответ хмыкнула и достала из сумки основательно забытый мною флакон. Полученный от Гермия, с мутной взвесью.
- Голос оракула, вроде как, - доложила я общественности. – Поскольку твоего быстрого перехода в новую религию упорно не наблюдается – предлагаю открыть и послушать.
- А, собственно, почему ты раньше… - начал порядком удивлённый Клим.
- Память девичья, - отрезала я в ответ. Нет, в самом деле, не рассказывать же ему, что встреча с богом подземки, пускающим камешки по волнам Ладоги, слегка выбила меня из колеи. Как и все последующее, включая злобных мопсиков (теперь уже – злобных пнутых мопсиков).
- Ачивки, - вмешался наставительный Алик, - нужно юзать сразу.
На него я цыкнула. Потом протянула флакон Климу, но с усмешкой покачал пальцем – мол, но-но, не надобно нам ничего античного. И вообще, решение на мне, вроде как на хранителе бывшего царя подземного мира.
- Ладно, - сказала я сурово. – Алик, ежели оттуда чего не то вылезет – контролируй и…
Что должен был делать Алик в том случае, если бы из флакона выплыл какой-нибудь античный джинн – я не стала уточнять. Наверное, совершить абстрактно-непонятное геройство.
Крышка оказалась пригнанной плотно и залитой какой-то ароматной смолой, так что мне пришлось над нею попотеть.
Само собой разумеется, что из флакона все вылезло не то и не так.
Голоса не было. Была туманная дымка, из которой проступали неспешные символы.
Змея свилась в кольцо, кусает собственный хвост, вырастает из дымки алтарь… на алтарь брызжет серебристая жидкость, превращается в кровь, алтарь обращается в прах… раскатываются гранатовые зерна, пачкая землю алым соком.
После блеснули запоздалым осенним золотом волосы, и раздался мерный голос. Он нараспев произнес одну лишь непонятную фразу, просительно, надрывно, тихо. Но, судя по дернувшемуся лицу Клима, эта фраза ударила в него молнией.
Потом все смолкло, только качался гранат на столике. Тот самый гранат, который мы пока так и не придумали, куда пристроить.
Клим смотрел на него неподвижным, тяжелым взглядом. Я смотрела на Клима. И чувствовала себя Иванушкой-дурачком, который только что спалил лягушиную шкурку.
- Это разве оракул был? – проявил некоторое понимание ситуации Алик.
Клим (Аид?) пожал плечами так, будто его это мало интересовало. Поправил шторку на окне, подошел из угла.
- Вроде как, - ответил он с подобием спокойствия. – Тень прорицания мертвого предсказателя. О том, что я смогу отречься от бессмертия. На том же месте, где вышел за пределы.
- А не мог соврать? – продолжил Алик.
- Да вообще-то, мертвые в этом деле ограничены. Думаю, мне придется вернуться на родину, кирие. Если мы, конечно, хотим, чтобы все это закончилось.
- Да неужели, - сказала я и вперилась в собеседника подозрительным взглядом.
Он посмотрел мне в глаза своими – древними, чуть прищуренными, тем взглядом, который не прочитать.
- Не могу сказать, что меня самого это радует: все же там… больше искушения. Больше… памяти. Но с самого начала ясно было, что иначе не…
- А как это сделать? – перебила я. – Ну, как тебе отречься?
Он потер подбородок и поежился.
- Думаю, что есть один обряд, - пробормотал, - Сложный и древний, но есть, вот только к нему нельзя приступать, не будучи готовым окончательно…
- А ты, стало быть, готов?!
- Нет, - честно ответили мне, - но ведь если на нас напустят еще кого-то – будет только хуже! И в конце концов, в Греции же столько православных храмов…
Как я не закатила глаза – не знаю, наверное, чудом.
- А это, - подал голос Алик, - ты это… как ты туда, до Греции-то? Вроде как скастуешь портальное заклинание? Материализуешь крылья? Или призовешь мощь некромагии? Или…