- Про жену свою? – переспросил Алик и вытащил дужку изо рта. – Ну да, мимоходом так спросил. Говорила ли что-нибудь.
- А она что-нибудь говорила?!
- Да я бы и не понял, я ж по-ихнему не говорю! – отозвался бедолага, посмотрел мне в лицо и выдал по-писанному: - Нет, не говорила. Только смотрела, кивала и, все такое. Как будто она… ну…
- Как будто что?! Живо!!
- …не могла говорить. Вроде как ее могли услышать, или ей запретили, или…
Я встала. Сделала чугунный шаг от стола, чувствуя, как ледяной шар разрастается вдвое. Он уже тогда это решил? После разговора с Аликом? И тащился за нами, смотрел на нашу игру с Цербером, дышал, глядел в небо, наверное, извиняясь…
Может, просто хотел отсрочить решение. А потом услышал тот голос, ту… просьбу (что там было? «Спаси, я в плену?» «Заклинаю, приди?» «Помни о своей клятве?» - скорее всего, это, он не зря так смотрел на гранат…) И его словно подпихнуло, он…
Я отодвинула занавеску и увидела черные, обгорелые следы пальцев на подоконнике.
Он сдерживал это все время, пока говорил с нами.
- Твою… вторую переменную! – по-технарски выдала я и, больше ничего не уточняя, сгребла сумочку и кинулась за дверь.
- Ленка, ты чего?! – полетело мне в спину.
Следов во дворе не было. Я развернулась и встретилась глазами с Аликом.
- Он что, не возвращается на родину? – спросил тот.
- Он возвращается, - сказала я сквозь зубы, - один и сейчас. Сразу же.
- Тогда как… - Алик ойкнул и замолк. Потому что понял – каким путем может добраться до современной Греции один древний бог. Который сохранил кое-какие силы.
Применение которых закроет ему тот путь, который он выбрал, сделает его опять Аидом – и в лучшем случае ему придется все начинать сначала. В худшем… если все так, как я думаю…
- Куда бежать? – крикнул Алик, поглядывая в темнеющее небо. Ветер поднимался, холодный, резкий, трепал одежду, кусал за щеки.
- Не знаю, - пробормотала я с досадой. – Что у него на уме… на остановку он не пойдет, здесь есть кладбища?
- Километра два, - кивнул Алик. – Вон там.
- Сбегай, проверь, а я тут пошастаю, главное – времени не терять.
Алик постоял еще, набираясь храбрости, потом кивнул, робко мазнул меня по губам поцелуем и ломанулся в предположительную сторону кладбища.
Я зашагала по другой дороге, делая вид, что не знаю, куда иду. Постепенно ускоряя шаг, потом переходя на рысь. Это хорошо, что Алик не сунется, я не хотела тащить его за собой, мы вообще не имели права его в это впутывать, и я надеюсь, что эта ложь мне простится…
Жалко все-таки иногда, что я не Мери, которая Сью. У той-то ноги длинные, бегать легко, и одышки не бывает. С другой стороны – может, и бывает, там же все-таки грудь пятого размера… о каких глупостях думается, в самом деле.
Особенно когда в третий раз бежишь по той же дороге. По той, которую вы прошли туда и обратно, сначала с Цербером, потом без. И попутно мучительно размышляешь: как оно будет – чтобы быстрее, без петляний и напрямик? А в боку уже начинает колоть, и лицо горит, и небо над головой такое свинцовое-свинцовое, как в дрянных фильмах про Апокалипсис.
Он ничего не делает просто так, вор и трус, но неглупый вор и трус. Он не сунется на кладбище, где полно крестов. Он позовет свои силы там, где мы заставили Цербера пробить дыру в этом самом котле, или как он там. И бронзовый нож в сумке греется и тянет в нужном направлении, как раньше, хотя я и без него это поняла, и проклятие – хоть бы не опоздать, потому что…
Я все-таки опоздала. Когда я выскочила к тому самому карьеру – красная, как свекла и в предынфарктном состоянии – костер, который мы погасили утром, пылал вовсю багряным пламенем, и огонь лизал руки невысокому парню в футболке и сандалиях – покорным, радостным псом.
Тени корчились, придавленные, вели уродливый хоровод, и языки пламени, объединившись с тенями, открывали разрыв… широкую щель, будто в склеп.
А я задыхалась и не могла его даже окликнуть.
Правда, этого и не понадобилось – он обернулся сам. Искры путались у него в волосах, лицо было спокойным и даже будто бы обреченным. В глазах метались и прыгали алые отблески, но голос оказался прежним.
- Прости, кирие.