— Хайре, — наконец прозвучало со стороны Клима.
— Ильфес*, — раздалось одновременно со стороны его жены.
Голос у нее был высокий и мелодичный — вполне себе такая мелодия, когда звонкой сталью ударяют о сталь. Замерзшую сталь.
И еще я понимала смысл слов. Как-то внезапно и естественно, как свое.
Наверное, мы были слишком близко к тому самому входу.
— Они говорили — ты слишком трус, чтобы пойти на такое. Говорили, что тебя нельзя взять хитростью. Они не знали, насколько ты ничтожество. Но я знала, что у тебя есть еще слабость.
— Ага, — подтвердил Клим спокойно.
— Слабость, роднящая тебя со смертными. Та, из-за которой ты решил уподобиться последнему свинопасу, — вроде бы, нас она пока не видела, а то было бы обидно.
— Точно.
— И я сказала брату, чтобы он передал намеченной смертной флакон.
— Замечательная подделка, к слову, — отозвался Клим и сунул руки в карманы. — Честно — и Мойры бы не поняли, что все это, от оракула… так, прикрытие для твоего послания. Геката, да? У нее этих рецептиков пруд пруди, все — на дыхании теней и водах Мнемозины. Но видеть-то ты меня хотела по-настоящему? Насколько я знаю, лгать в таких посланиях нельзя.
От взгляда Персефоны у меня замерзли скулы, а Алик прошептал над ухом формулу, подозрительно похожую на «данунафигнатакомжениться».
— Видеть, — медленно выговорила она, — позор всей моей жизни? Воина-труса, царя-шута, беглеца из собственного царства, предателя собственной родни?
— Был, — поправил Клим невозмутимо. — Насчет остального нет возражений. Я был позором твоей жизни. Пока не ушел.
— Был — и остаёшься, — мимоходом отбрили его, — владыка, бросивший подданных, оставивший государство на произвол судьбы…
— …ну, все сходились в мысли, что у меня не особо получалось царствовать…
-… нарушивший ход вещей и попытавшийся найти милости у другого. Ты не нашёл ее, — она хмыкнула, — неудивительно. У тебя всегда была потрясающая способность не добиваться ничего.
— И ты мне всегда об этом напоминала, — пробормотал Аид.
Начинаю понимать, кто рулил в этой паре, да-а…
— Нет, я не хотела тебя видеть. Я предложила им поговорить с тобой, — смешок, — потому что все сошлись на том, что больше никто не сможет с тобой разговаривать.
— Поговорим, — откликнулся Клим беспечно. Вид у него был малость отстраненный, даже в профиль. Будто — вот-вот начнет пускать камешки по воде.
— Ты уже знаешь, что они задумали, — каждый звук падал тяжкой, свинцовой каплей.
— Ломать — не строить, — отозвался бывший подземный царь. — С ними-то все ясно, хотя я, честно говоря, не знаю — кто они, с какой радости им это стукнуло и почему они собрались воплощать это в жизнь. Меня интересует — почему «они», а не «мы». И почему ты говоришь от них в таком случае.
Сколько-то секунд бывшая супружница созерцала Клима так, будто перед ней охамевший вконец таракан, и нужно определиться с калибром тапка.
— Мне безразлично, что тебя интересует, — сообщила она наконец. — Слушай, если еще можешь слышать. Ты сейчас словно затравленный зверь. Тебе не пройти к Тому, ты ведь понял это? Ты слишком трус. И слишком привязан к своей… слабости. Семья готова простить тебя, если ты откроешь Предел. Тебе позволят остаться в подземном мире.
— Да неужели.
— Они сделали бы это сами, если бы могли, — она хмыкнула. — Но Крон подтвердил им, что это должен быть ты.
— Папуся знает, как нагадить, — вздохнул Клим. — Ну, а что будет, если я откажусь?
Она покачала головой. Волосы не развевались на ветру — а может, ветер отказывался касаться волос.
— Ты не откажешься. Ты всегда умел чуять выгоду лучше Гермеса. Ты ведь уже принял решение. Разумное решение. И неспроста притащил сюда её.
Она кивнула на меня… что, на меня?! То есть, она нас всё это время видела? А Клим — выходит, тоже?
Если и видел, то не рад был встрече — дернул щекой вместо приветствия, как бы говоря: куда сунулась?!
— Даже двоих, — продолжила Персефона неспешно. — Это хорошо.