— Благодарю тебя, Трёхликая Богиня… — поклонился Томми, прижав руку к груди.
— Вот и хорошо, — улыбнулась Геката. — Мне пора, я не могу долго находиться вне Элизиума. Но ты сможешь призвать меня ещё один раз, Гарри Поттер. Только один, помни это. В последнюю ночь месяца, ночь, которая принадлежит мне, выйди на перекрёсток дорог и позови. Я приду. Кстати, спасибо за кровь, но ещё я люблю яйца, молоко и мёд. И кровь должна быть, конечно же… До свидания, вы, трое. И ещё, Гарри… Выполни одну мою просьбу…
— Если смогу, — отозвался я.
— Сможешь. Спаси род моих потомков. Они последние, в ком течёт моя кровь. Они сами виноваты в том, что произошло с ними, но… Я не хочу, чтобы этот род пресёкся.
— И кто же они? — спросил я, хотя уже понял, кого Геката имеет в виду.
— Ты сам знаешь, — усмехнулась Трёхликая. — Твой крёстный из этого рода. И ещё. Сведи предка с потомком. Обоим на пользу пойдёт.
И тут она растаяла в воздухе. Совершенно без всяких спецэффектов: была — и нет.
А я почувствовал, что пот струится по спине между лопатками. Всё-таки присутствие Богини, даже такой дружелюбно настроенной, сильно давило. А вот сейчас стало так легко, что мне казалось, что вот-вот взлечу, словно воздушный шарик, надутый гелием.
— Великая Тривия милостива к нам… — прошептал Секстус Северус. — Очнись, Гарри. Проклятие снято. Всё в порядке.
Казна, которую мне пришлось откапывать без всякой магии — ручками, хорошо хоть в сарае обнаружилась ржавая кирка, оказалась тремя кожаными мешками разного размера, вложенными в окованный бронзой сундук из какого-то крепкого дерева. Мешки расползались от ветхости, замок сундука проржавел насквозь, но вот дерево сундука оказалось на диво крепким, как и бронзовые накладки на нём.
В одном мешке была целая куча потемневших бронзовых монеток — ассов. Не знаю, имеют ли они какую-нибудь ценность, разве что для коллекционеров, но тут лучше с гоблинами посоветоваться… А вот внушительная куча серебряных сестерциев порадовала меня куда больше. Да и пострадали они меньше ассов, всё-таки серебро — благородный металл. Но больше всего меня порадовали тяжёлые полновесные ауреи — навскидку их было несколько сотен. Не знаю уж, по какому курсу примут их гоблины, явно облапошить попытаются, выгоднее было бы загнать коллекционерам, но… ладно, разберёмся. А сейчас у нас на очереди Питер — хоть я и устал, но откладывать разговор с крысюком не собираюсь.
Итак, я уничтожил круг, убрал с пола остатки крови, а трупики крыс исчезли сами собой, чему я был несказанно рад, от ощущений, которые испытывал, перерезая невинным тварям горло, потряхивало до сих пор. Затем я извлёк клетку с Питером из угла, бедняга явно пребывал в шоке от всего увиденного, мне даже показалось, что короткая серая шёрстка местами поседела, а глазки-бусинки из злобных стали испуганными.
— Поговорим, Питер? — ласково спросил я и отворил дверцу клетки. Крыс не растерялся и рванул на волю, вот только от Ступефая ещё никто не уходил. Толстое тельце замерло, лапки вытянулись, и Секстус Северус произнёс заклятие отмены анимагической формы. Мой усталый разум отметил его только как нечто зубодробительное, но сработало всё на ура.
Миг, и перед нами лежит толстенький человечек самой невыразительной внешности, в чертах которого и в самом деле есть что-то крысиное, хоть и самую чуточку. В остальном этот человечек такой обычный и непримечательный, похожий в своём потёртом мятом сером костюме на какого-нибудь шестого помощника младшего офисного клерка. И это страшный злодей, сумевший возродить Волдеморта? Как обманчива внешность…
— Инкарцеро! — сказал я, и тело человечка обвили толстые верёвки.
— Хомо ессе нон Анимагус! — присовокупил Секстус Северус. Теперь Петтигрю не сможет вывернуться из верёвок и сбежать. Это одна из древнеримских примочек Северуса, не позволяющая анимагу перекинуться в свою звериную форму.
— Водичкой его полей! — посоветовал Томми, к которому мало-помалу вернулось всё ехидство, которого при Гекате он не особенно показывал, хотя бывший крыс старательно не проявлял признаков жизни.
Я полез в рюкзак и достал оттуда початую бутылку воды, а потом набрал её в рот, прицелился и обрызгал серое, словно мятая картошка, лицо Петтигрю.
Тот зафыркал и открыл глаза, сразу врубившись во весь ужас своего положения. Он посмотрел на меня и слабо пробормотал:
— Милорд… Вы возродились в Поттере, не так ли?
— Вот уж нет, Питер, ошибочка вышла. Я — это я, — в моём голосе отчётливо слышалась издёвка. — Так что расскажи-ка мне всё, Питер… Как ты дошёл до жизни такой? А?
— Я… я не… — пролепетал Петтигрю, и я заметил среди его реденьких серых волос несколько седых прядей. Стало даже жаль бывшего Мародёра, но я вспомнил Лили, Джеймса и Гарьку… В особенности Гарьку. Гарьку, в несчастном детстве которого этот мерзавец сыграл не последнюю роль… И я подпустил в голос стали и рявкнул: