Эстер Эшмор хлопотала за плитой. Уже упакованная в строгое черное платье, со стянутыми в узел волосами. Она надела простой передник в клеточку и переворачивала что-то на шкворчащей сковороде.
— Доброе утро, — поздоровался Нейтан. — Плотный завтрак?
— Как любит твой отец. Будешь?
— Нет, только не сегодня. Выпью кофе.
Про Тейлор не спросила, и это царапнуло Нейтана. Еще до поездки, Тейлор сказала, чтобы он не говорил с матерью о ней, «я сама должна найти общий язык». Но если так и дальше пойдет, вряд ли они еще раз приедут в гости к Эстер. Тейлор не обязана терпеть пренебрежение.
Когда Нейтан жил в доме, раз в неделю приходили две женщины из деревни и занимались уборкой. В таком большом доме это занимало прилично времени. Но сколько себя помнил Нейтан, готовила мать сама. Ей то ли доставляло удовольствие, то ли она полагала, что это ее долг.
Налив себе крепкого черного кофе, Нейтан с удовольствием вдохнул его аромат:
— Не думал, что вы купите кофемашину!
— Идея Брендона.
Нейтан сжал чашку руками. Нет, он еще не готов думать о Брендоне. Сегодня, безусловно, придется, когда он будет смотреть в его бледное мертвое лицо, но только не сейчас. Пока не готов.
— Лин заходил? — спросил Нейтан, чтобы перевести тему.
Мать поджала губы. Что означало, что ей что-то не нравится:
— Он не пожелал тут завтракать. Ушел на крыльцо.
— Не удивительно. Почему ты не дала ему любую другую комнату?
— Потому что он уже взрослый и не стоит потакать его страхам. Я и так слишком избаловала его в детстве. Увы, мое упущение.
— Да он спать не мог! — Нейтан начинал злиться. — Неужели не могла пойти ему навстречу? Ты другие двери заперла!
— Они всегда заперты, Нейтан Эшмор. Поговорим с тобой о воспитании, когда заведешь собственных детей.
Голос матери источал лед, способный заморозить весь мировой океан, и Нейтан прикусил язык и готовые сорваться едкие слова. Он прекрасно знал это выражение лица Эстер, ничем хорошим перепалка бы не закончилась. Она просто обидится и наградит его молчанием. Не будет разговаривать, пока он сам весь не изведется и не придет просить прощения. Ничуть не чувствуя себя виноватым, просто слишком невыносимо это молчание — уж в нем-то он точно виноват.
Обычно Нейтан знал, когда промолчать и не лез на рожон. У Лина выходило хуже, он всегда был более несдержанным, а потом робко пытался разговорить мать, но она обиженно молчала, пока он не приходил извиняться.
Нейтан считал Лина избалованным, но сейчас начал подозревать, что это были слова матери. Слова, но не реальные поступки, которые могут слишком сильно расходиться и показывать истинные намерения.
Эстер искренне верила в избалованность и надуманные страхи Лина. Как и верила в то, что у нее были причины обижаться.
Нейтан ушел с кухни молча, пока и он сам что-нибудь не наговорил. Делать этот день еще хуже ссорой с матерью не хотелось.
А может, он просто всегда полагал, что побег может помочь. Хоть в чем-то. Убежать если не от себя, то хотя бы от призраков. Тех, что видятся краем глаза, и тех, что скрывается в плотно сжатых губах матери.
Нейтан вовсе не ощущал себя взрослым мужчиной, состоявшимся человеком, успешным автором. Он снова был мальчишкой, который жаждет одобрения матери, внимания отца и боится оборачиваться.
Входная дверь не скрипела, хотя Нейтану казалось, что должна бы. Лин сидел на ступеньках крыльца, и ложка в его руках билась о стенки керамической миски. Он с аппетитом ел рисовую кашу.
Свет нарождавшегося утра казался мутным, как будто размывающим крыльцо, дом, саму жизнь — особенно с белесым туманом, который уплотнялся к деревьям. Влага гладила выбритые щеки Нейтана. Не удивительно, что так разболелась голова: вчера было тепло! Но солнце явно осталось в Лондоне.
Лин не изменил себе. Брюкам он предпочел черные джинсы, правда, не подранные, вместо рубашки на нем было что-то вроде футболки с длинным рукавом. Несмотря на прохладу и морось, он чуть закатал рукава, видимо, так есть удобнее.