Глава 9. Одолжение
День тек мимо, серенький и неприметный. Цвета низких клочковатых туч, что испуганно летели над городом с заката на восход. В облачные прорехи иногда пробивались солнечные лучи и небесная синь, но тут же затягивались белесой хмарью. То начинался, то заканчивался мелкий дождик.
Кириамэ встал не в духе, на любые расспросы отвечал с вежливой безучастностью, а потом и вовсе удалился в свои покои. Приводить тело и душу в сообразие либо рисованием тонкой кисточкой по рисовой бумаге, либо скаканием по горнице с деревянным мечом наперевес.
Малость поскучав, царевич сунулся в комнаты к Гардиано. Дверь стояла нараспашку. Судя по несмятой постели и брошенному на пол дареному бархатному наряду, минувшим вечером ромей по пути из Сыскного приказа на краткое время заглянул к себе. Переоблачился в ненаглядные обноски и ушел.
Не удержавшись, царевич осторожно поворошил разбросанные по столу листы, исчерканные вкривь и вкось, а кое-где надорванные в гневе. Наткнулся глазами на знакомые буквицы, прочел, малость запинаясь:
Лишь круги на воде я оставлю тебе,
Лишь следы на воде, уходя в никуда.
Отраженной звездой стану в темной воде,
Отраженной звездой… — тут недописанная строчка обрывалась.
Пересвет рассудил, что завершаться она должна была словами «…пропаду без следа» или чем-то похожим, и тяжко вздохнул. Отчего-то вирши Гая из Ромуса отдавали либо горечью неминуемых потерь, либо безудержным похмельным весельем, что непременно заливается зеленым вином либо алой кровью. Куда ж он сам-то задевался? Отправился рыскать по улицам в поисках следов неуловимого душегубца?
«Пойти к Войславе поболтать, что ли…»
Однако по пути в покои сестрицы Пересвета остановил молодой дружинный, сбивчиво изложив:
— Свет-царевич, это самое… Дядько Дубыня велел тебя сыскать. Передать, мол, скорехонько топай в Рыбницкую башню. Дело есть, важное.
— Какое такое дело?
— То мне неведомо, — признался дружинный. — Дядько не колокол, языком без толку звенеть не любит. Сказал — ступай за царевичем, одна нога здесь, другая там.
Что от него могло понадобиться грозному Медведковичу, озадачился Пересвет, старшему над городской дружинной стражей и наставнику в ратных потехах? Упражнения на ратном поле он посещает исправно, не отлынивая, как в былые времена. Сулица в руках царевича, правда, покамест не всегда прилетала в центр мишени, но усердие — залог успеха.
Сложенная из серого камня Рыбницкая башня, широкая и приземистая, торчала в дальнем углу обширного крома-крепости, боком зависнув над Молочной рекой. Под башней были устроены холодные клети для острастки и вразумления похмельных бузотеров, мелких воришек и казенных должников.
Боком пропрыгав по указанной дружинным узкой лествичке со стертыми ступенями, Пересвет угодил прямиком в большую горницу с полукруглым потолком узкого кирпича. Потрескивали, чадя, факелы. Навстречу скальным утесом выдвинулся Дубыня — муж, зрелый летами, косой сажени в плечах и поперек себя шире. Если верить слухам, в юные годы Медведкович в одиночку завалил хищную Ногай-птицу — ростом с гору, с железным клювом и медными перьями. Глядя на шишковатую богатырскую булаву, в подобные слухи очень даже верилось.
— Явился, — как в гулкую бочку, прогудел Дубыня Медведкович. — Иди-ка сюда, полюбуйся. Да молви, что с ним делать.
Он позвякал огромной связкой ключей, отпирая решетчатую дверцу одной из клетей.