Генри настигает меня в полушаге от неё, оттесняет к стене, вжимая всем телом так, что я и вздохнуть-то могу с трудом. И выдыхает, удерживая мои руки над головой:
– Знаете в чём ваша основная проблема?
Вместо ответа я пытаюсь пнуть его коленом в пах. Не хочу его больше видеть, а говорить – тем более. Но он словно не замечает моих усилий, не отрывая горящего взгляда от моего лица. И как только дыру ещё не прожёг?
– Нет? Так я вам подскажу. В упрямстве. Вы совершенно лишены женской мягкости и не умеет уступать. А ведь ещё полчаса назад мне казалось, что вы, наконец, образумились.
А мне хочется плакать от злости и обиды. И даже не верится, что этот тот же самый человек, который советовал поставить точку в отношениях и спас от приставаний Эрика. А теперь ведёт себя точно также.
– Кто бы говорил, – возражаю тихо, отворачиваясь, чтобы не видеть его ненавистное лицо. – Вы только и умеете, что запугивать и угрожать. И это так… жалко.
Да, именно жалко. Потому что по-настоящему сильный человек никогда не опустится до такого.
Но ему, кажется, всё равно.
– Пустите, – прошу ещё раз, но в этот раз голос звучит до ужаса тихо.
Быстро моргаю, чувствуя, как к глазам подступают слёзы. Я не буду плакать. Только не при нём. Шумно вдыхаю, пытаясь успокоиться, и отстранённо замечаю, как слабеет хватка.
– Мила? Вы плачете?
В его голосе слышится беспокойство, но я больше не верю ему. Апатия накатывает удушливой волной, лишая силы. И когда он отпускает мои руки, они падают безвольными плетями вдоль тела, а я даже не пытаюсь что-то сделать. Как же мне всё это надоело.
Он тихо ругается и подхватывает меня на руки, чтобы вскоре опустить всё в тоже кресло. А через мгновенье подносит стакан ко рту.
– Пейте.
Но я уворачиваюсь и прошу опять:
– Пустите.
А он повторяет упрямо:
– Пейте.
И вновь тычет стаканом в мои сомкнутые губы. Берёт второй рукой за подбородок, не позволяя увернуться, и сжимает щёки, вынуждая отрыть рот. Первый глоток обжигает горло огнём и на глаза выступают слёзы. А следом по телу проносится волна тепла. Делаю ещё глоток и ещё, и дрожь уступает.
– Всё, хватит.