В рубке с потолка текло так, что стоять там было не лучше, чем на улице. Риччи поняла, почему карты хранились в отдельном просмоленном ларце. Все оставленные на столе бумаги превратились в кашу.
На палубе она отыскала унылого, промокшего насквозь штурмана.
– Фареска! – выкрикнула она, но из-за ливня и ветра он не услышал ее. Пришлось подойти ближе и тронуть его за плечо. – Альберто!
Он вздрогнул и обернулся. Риччи знаком велела ему следовать за ней. Она привела его в капитанскую – пока еще ее – каюту. Там, по крайней мере, не протекал потолок.
– Доложи обстановку, – велела она, когда за закрытой дверью, наконец, получила возможность не перекрикивать шторм.
– Нас несет на рифы, – устало ответил Фареска, с которого на пол за пять секунд натекла огромная лужа. – И если ветер не стихнет в ближайшие часы или рифы не исчезнут, мы разобьемся в щепки.
Риччи поежилась.
– Можно хоть что-то сделать?
– У нас нет ни единого бочонка с жиром, а даже если бы и был, поблизости нет безопасной гавани, где мы могли бы переждать шторм.
– Значит, мы погибли? – уточнила она. Понимание того, что ей в любом случае удастся выжить, помогло Риччи сохранить хладнокровие и спокойный тон.
– Корабль погиб, – поправил ее Фареска. – Люди еще могут взять шлюпки и попытаться…
Дверь каюты распахнулась с шумом, заставив их обоих вздрогнуть. На пороге стоял Малкольм с перекошенным лицом. Рубашка его окрасилась в розовый от стекающий из большой ссадины за ухом крови.
– Риччи! Они бросили мачты и грузятся в шлюпки!
– Значит, что корабль сгинет еще быстрее, – сказал Фареска.
Уайтсноу смогла бы успокоить людей и что-нибудь придумать, чтобы спасти корабль. Но Риччи не была Уайтсноу.
Она не стала даже подниматься на палубу.
– Сядь, Мэл, – сказала она, отыскивая уцелевшую бутылку из запасов Мэри-Энн. – Мне жаль, что я оказалась плохим капитаном… Проклятая буря!
За дверью ванной послышалось громкое шуршание. Насторожившись, Риччи распахнула дверь и при свете лампы разглядела забившуюся в угол, обхватившую колени и дрожащую Юлиану.
– Что ты тут делаешь?
Юлиана подняла голову и прошептала:
– Я боюсь их.
– Вылезай, – сказала Риччи, протягивая руку. – Никого нет. Всем им не до тебя.
Корабль раскачивался так сильно, что просто стояние на ногах требовало немалых усилий.
Риччи отхлебнула из бутылки, облила ромом голову боцмана и протянула ее Фареске. Тот сделал большой глоток и подал ее Малкольму, но Юлиана перехватила бутылку и присосалась к ней, словно умирающий к источнику живой воды.
– Ваша команда, капитан, бросает места и грузится в шлюпки, – объявил Томпсон, нарисовавшись в дверях. – Собираетесь что-нибудь с этим поделать?
– А ты что тут делаешь? – спросила Риччи. – Неужели тебе не нашлось места?
Томпсон порадовал их ругательствами на двух языках.
– Грязные свиньи! Выставили меня из всех трех посудин, чтоб им потонуть!
– Из трех? – Риччи наконец-то, отвоевавшая у Юлианы бутылку, замерла. – Ты не попросился в четвертую или…
– Их было три. Думаешь, я не умею считать? – буркнул Томпсон, протягивая руку за бутылкой.
– На корабле четыре шлюпки, – сказала она.
– Капитанский ялик! – Малкольм подскочил со стула. – Быстрее идемте, пока о нем никто не вспомнил.
– Лучше бы им этого не делать, – заметил Томпсон мрачно, опуская руку на эфес шпаги. – Может, я и сглупил, но из этой шлюпки выставить себя не дам.