Но соблазн уйти в мир несбыточных грез, в котором мы с мамой будем вместе, был слишком велик. Здесь, в кабинете, каждая вещь напоминала о ней, заставляя сердце биться быстрее. В голове бешеной каруселью вращались воспоминания о тех днях, когда мы с Фриггой были вдвоем, и у меня не получалось остановить этот безумный круговорот и сосредоточиться на работе.
Я решил, что вскоре изменю интерьер офиса. Заменю всю мебель и технику, повешу на окно новые шторы — словом, сделаю все, на что хватит фантазии. Мне хотелось, чтобы кабинет не напоминал о маме, и ничто не отвлекало меня от работы.
Минуты три мне понадобилось, чтобы взять себя в руки и вспомнить, зачем я сюда пришел. Я должен был разобраться с документами.
Подойдя к рабочему столу, я на секунду замешкался: было неловко рыться в вещах, когда-то принадлежавших маме. Но и Леонора права: кто-то должен был это сделать. И, к тому же, Фригга хотела, чтобы это был я.
Подумав так, я аккуратно выдвинул верхний ящик стола. Там лежала только одна тетрадь, служившая матери, насколько я понял, записной книжкой. Сейчас практически все используют электронные дневники, но маме всегда нравилось писать от руки — она по праву гордилась своим каллиграфическим почерком.
Едва ли в этой тетрадке содержались ценные сведенья — для этого существуют электронные архивы, но я все равно, повинуясь внезапному порыву, открыл её и пролистал.
Пролистал? Кого я обманываю? Я читал все, не в силах оторвать взгляда от маленьких, аккуратных и чуть закругленных букв. И плевать было, что в основном мне попадались обыденные заметки, вроде: «Совещание завтра в десять ноль-ноль» или «Не забыть разобраться с базами данных». Да у каждого делового человека есть подобные записи! Но я все равно читал, одними губами проговаривая эти простые слова. Ведь они были написаны рукой мамы и отражали какую-то часть её жизни. Правда, исписаны были лишь первые страницы — наверное, книжка была совсем новой, или мама очень редко делала записи, предпочитая держать информацию в голове.
То и дело заметки разбавляли рисунки-наброски, сделанные простым карандашом или обыкновенной ручкой. Затейливые узоры, деревья, облака, орнаменты из цветов и листьев.
«Сколько лет прошло, а она так и не избавилась от своей детской тяги к художеству, — подумал я, с грустной улыбкой разглядывая очередную картинку. — Хотя, почему от нее нужно избавляться?»
Как-то раз мама сказала мне, что, погрузившись в раздумья, часто неосознанно рисует — это помогает ей структурировать мысли.
На одной из последних картинок был изображен мой портрет. Я удивился, с какой поразительной точностью переданы черты моего лица всего несколькими штрихами. Да что там, удивило и то, что мама вообще меня рисовала. Я долго рассматривал этот нехитрый набросок и все не решался перелистнуть страничку.
«Ты вообще-то пришел с архивными документами разбираться», — лениво и почти безучастно шептал в голове голосок здравого смысла. Видимо, в свете последних событий здравый смысл махнул на меня рукой.
Даже не знаю, как долго бы я рассматривал этот рисунок, стараясь запечатлеть в памяти каждую черточку, если бы из тетради вдруг не выпорхнул лист бумаги.
Я машинально нагнулся, чтобы его подобрать. Лист был пустым, и я отправил бы его в корзину для бумаг, не будь в его правом нижнем углу ярко-красного штампа: «Чрезвычайно важно. Повышенный уровень секретности. Ограниченность доступа».
Увидев этот штамп, я понял, что волей судьбы мне в руки попал ценнейший документ. Ингрид рассказывала о таких бумагах. Когда в документе содержится что-то необычайно важное, и информацию необходимо защитить от случайного прочтения, текст скрывают особым способом, и прочесть его могут лишь люди, обладающие «ключом», который способен преодолеть защиту. Иногда это что-то вроде пароля, иногда — прикосновение руки, иногда — особенный взгляд. Обычно подобные документы-послания оставляют друг другу Агенты высшего уровня, ставя защиту от новичков.