Отпаивали его чаем с малиной весь день, так что к вечеру пробило на пот, да жар сходить начал. А тут и Степанида вернулась – довольная вся такая, весь день бегала-гуляла. На Даньку такая обида накатила за поступок сестры, что ночью он зажал на печке и давай выспрашивать, зачем и кому все рассказала. Испугалася Степка, никогда не видевшая брата таким злым, да как давай шепотом, чтобы родителей не разбудить, каяться.
Пришла она вчера к девчонкам, а те ну рассказывать, как все было. Ни у кого в зеркальце суженый не появился, зато смеху, веселья было! Столько раз погадали, и на зернышках, и на угольках, хотели еще и к баннику сбегать, да побоялись. Степанида слушала-слушала, да стало ей завидно очень. Не выдержала, взяла и рассказала, как все у нее было: вы вот хоть и повеселились, а ничего не нагадали, а я… Приукрасила, конечно, маленечко, не без этого, зато все поудивлялись да поверили и позавидовали. Кто ж знал, что кто-то из девчонок расскажет родителям, а те отцу Онуфрию передадут…
Плюнул в сердцах Данька – просил же, дуреху! – да и отвернулся. А Степка давай подлизываться в ответ – очень уже не хотелось разругаться с братом. Придумывала-придумывала всякое, лишь бы Данядуться перестал, а потом дошла до того, что теперь у него авторитет среди мальчишек должен вырасти. Не каждый ведь с нечистым воевал, а Данька – воевал! И даже выиграл!
Мальчонка аж задумался от таких слов. Опосля еще подумал-подумал, да и простил ее – все ж таки сестра родная, хоть и бедовая. Как есть бедовая, только вот шишки сыпятся в основном на его голову, а не на Степашку. Видать, планида ему такая. Даже в жены вместо нее неизвестно к кому попал…
Думал Данька, что закончились его злоключения после той странной ночи, ан нет! На следующее утро пришла тетка Настасья. Она не только сказки сказывать умела, но и лекаркой местной была – все про травки да настои лечебные знала, вот Лисавета Николаевна ее и позвала – сына глянуть, все ли в порядке. А то как-то странно заболел, да так же странно вылечился.
Посмотрела Настасья Ильинична Даньку, лоб пощупала, в глаза да в горло заглянула, и велела травку одну заварить ему – для придания сил. А так здоров сын, не сомневайтесь. Сама пока чаевничала, попросила мальчика спеть. Застеснялся Даня, да маменька на него шикнула – негоже отказывать лекарке, которая за труды ничего не взяла. Ну Данька и спел – про Ярило-солнце, да про колесницу Даждь-бога. Очень нравилась ему эта песня. Да спел так ярко и радостно, что даже Лисавета Николаевна труды свои бросила, чугунок с травкой отставила да за стол села – послушать. Степанида та вообще рот открыла. Лишь тетка Настасья в кружку посмеивалась – значит, не привидилось, не прислышалось ей позавчера. И как только песня прекратилось, вдруг спросила:
– Пойдешь мне помогать? Я тебя всем сказам выучу да травки научу разбирать.
Замялся Данька – слыханное ли это дело, пацанам в услужение к лекарке ходить, а сам на маменьку косится – что она скажет? Лисавета Николаевна тоже призадумалась – уже пора пришла сына отдавать в какую-нибудь профессию, да вроде как и выбора особого нет – денег нет за обучение платить, а тут само в руки просится. И без куска хлеба ребенок точно никогда не окажется. Но сказала, что нужно с Петром Матвеичем посоветоваться. Настасья понятливо покивала – без отца решение принимать не след, и сказала, чтобы приходили, как только что надумают. Накинув на волосы богатый узорчатый платок, с неближней ярмарки привезенный, улыбнулась мальчику и ушла. Данька от этой улыбки весь засмущался почему-то – неправильная она была, улыбка-то.
В тот же вечер родители порешили отдать-таки сына в обучении к лекарке, наказав называть ее Настасья Ильинична, никак иначе. Степанида была очень горда – очередной повод похвастать перед девчонками появился.
Так начался очень странный период в жизни Даньки. Почти целыми днями он пропадал у тетки Настасьи – та хотела ему, пока зима не спала, рассказать, как правильно всякие травки искать-срывать, чтобы уж весной-летом без проблем ходить по лесу. Сказы сказывала тож, в основном былинные – как богатыри рубились со всякой нечистью, побеждали ее, как Русь защищали. Петь учила – песен она тоже знала множество, да все разные. Только вот не давались мальчику песни печальные – только начинал пробовать петь, как весь чистый голос куда-то пропадал, воронье карканье оставалось. Хмурилась Настасья Ильинична, пытаясь понять, что происходит, а Даня лишь молчал подавленно. Сам-то он почти сразу сообразил – голосом-то с ним поделилась Алконост-птица, радость дарящая, а какая ж радость с грустных песен? Вот райская птица и серчала, отбирала голос, если он нехорошее что пытался петь.