— Ну тебе-то что? Кстати, мне очень жаль, что ты, ну… Что тебе опять приходится торчать в моем обществе и все такое. Я знаю, ты не поверишь, но на сей раз моей вины в твоем приключении нет. Ну да, ты не поверишь, но я должен был сказать это, — он снова вздохнул. — Просто на всякий случай.
Сейчас, бледный, тихий и дрожащий, он действительно не походил на коварного обманщика, Фрэнки вынужден был признать это; более того, вместо того чтобы с порога начать заливаться соловьем про свою Симфонию Искажений, излагать безумные идеи и склонять предположительно доверчивого гостя к диким поступкам, он не только молчал, но даже, похоже, избегал разговора на тему Искажений — это тоже надо было принять к сведению. И, наконец, он униженно искал очки и вызвался поискать еще раз — будто и сам хотел побыстрее выпроводить такого, казалось бы, желанного гостя.
Тщательно разложив эти наблюдения по полочкам и сделав выводы, Фрэнки принял решение — забрал бинт из руки Сида и произнес как можно мягче:
— Нет, знаешь, я тебе верю. Дай я помогу.
Тот моргнул и послушно подставил ладонь под перевязку, но даже проблеска радости на его лице не отразилось.
— Какой-то ты не такой, — заметил Фрэнки, бережно затянув узел у него на руке. — Что с тобой?
— Я в порядке, — заявил Сид. — Это Брэдли тебя сюда притащил? Надеюсь, не силой.
— Да он наплел мне, что ты, мол, при смерти, а твое предсмертное желание якобы заключается в том, чтобы меня увидеть. Я и купился.
— Надо же, — Сид неожиданно светло улыбнулся, — получается, тебя можно взять на жалость? Сглупил я тогда, значит, в кабаке у вас. Надо было прикинуться каким-нибудь больным бедняжкой. Не спутался бы с Брэдли — и все вышло бы по-другому. Сейчас ты был бы на моей стороне, а я бы не гнил тут заживо.
— Надеюсь, про «гнил» ты говоришь образно, — Фрэнки поднялся с места. — Давай лучше я чай заварю, а ты посидишь.
— Да, образно. Ты не знаешь, что где лежит, — Сид с видимым трудом встал следом за ним. Фрэнки вдруг мучительно захотелось поддержать его, а лучше усадить на место, но вместо этого он послушно сел сам. Горько-сладкий укол сострадания в сердце заставил его подчиниться, поскольку он слишком хорошо знал по себе, что проявление жалости — унижает.
Пока Сид гремел чашками и возился с чайником, его гость задумчиво изучал узор на скатерти — бесконечные бледные вазы, полные выцветших фруктов. Когда перед ним появились чашка, блюдце, ложка и сахарница, он неторопливо положил себе сахар, размешал, машинально сделал глоток, другой… И, решив, что уже справился с эмоциями, а тишина невыносима, спросил:
— Почему ты не говоришь со мной?
— А должен? И о чем же? — Сид рассеянно помешивал чай здоровой рукой.
— О Симфонии Искажений. Так, кажется?
Сид дернул плечом:
— Да забудь о ней.
Фрэнки не хотел удивляться, ибо давно уже понял, что все изменилось, — но удивился. Симфония Искажений, название, которое терзало его целыми днями, туманная загадка, ключ к которой казался бесконечно далеким, сейчас была так близка к нему в лице Сида — и вдруг стала неизмеримо дальше, чем когда-либо еще, обратилась в неясное эхо. Подумать только, человек, который каких-то несколько недель назад произносил эту фразу с придыханием, сейчас отмахивался от нее, как от пустого и раздражающего звука. Так ли это? Действительно ли за его словами — пустота? Какому Сиду верить?
— Ну ладно, забудь так забудь, но тогда расскажи, что случилось, — потребовал Фрэнки. — Что произошло после того, как ты отчалил из моего дома с этим странным Брэдли на руках. Я имею право знать!
Его собеседник нервно забарабанил пальцами по столу. Было видно, что его совершенно не радовала поднятая тема. Наверное, сейчас опять начнет выдумывать или вообще откажется отвечать — что ж, попытаться-то стоило.
— Хм, пожалуй, ты прав, — наконец, нехотя согласился Сид. — Хочешь знать? Хорошо. Ты, должно быть, не все поймешь, но я расскажу.