И он действительно нашел в себе силы идти, тяжело опираясь на Фрэнки; а тот шаг за шагом перекатывал в голове рефрен «жертвоприношение» — и пытался понять, почему очевидная глупость, взятая из воздуха с целью позлить, вызывает в нем чувство безотчетной тревоги. Возможно, потому, что слишком часто слово это начало всплывать в его собственных мыслях? Как невидимый спутник его новой жизни; как свет маяка — рассеянно-красный.
________________________________________________________________________
Рефрен — музыкальный отрывок, тема, которая неоднократно повторяется в произведении.
========== 8. Фальшь ==========
Они добрались до станции еще до заката, хотя шли удручающе медленно и постоянно останавливались передохнуть. Мимо то и дело проносились поезда — товарные, пассажирские, — и в такие моменты Фрэнки пробуждался от странного оцепенения, в которое впадал, слушая и не слыша шелест листвы, пение птиц и надсадное дыхание друга.
Минуты текли каплями-улитками, а часы не текли совсем; небеса, умывшись легким летним дождем, дарили всему живому лучистое солнечное сияние, но это не приносило никакой радости Сиду, мечтавшему о глотке воды, и Фрэнки, зарабатывающему ожоги, — солнце безжалостно к альбиносам. Бедняга надеялся, что по дороге попадется какое-нибудь селение, где можно будет попросить напиться и показать друга врачу, но буйство деревьев не редело и не расступалось. Каждый привал становилось все труднее прерывать: измотанного Фрэнки клонило в сон, все тело ломило, лицо, шея и руки горели, он боялся моргнуть, опасаясь, что лишится сознания, едва только прикроет глаза. Сид на удивление стойко держался на ногах, но по-прежнему весь дрожал. Фрэнки отмечал это про себя и списывал на слабость и потерю крови, стараясь не думать о возможной инфекции.
Впрочем, собственное здоровье беспокоило его не меньше. Как-то мать подарила девятилетнему Фрэнки, сутками не высовывавшему нос из дому и знать не знавшему, что такое гимнастика и закаливание, книгу о спорте. Фрэнки прочитал ее как художественное произведение, поражаясь сверхчеловеческой мощи главного героя, способного день за днем посвящать столько времени странным телодвижениям, якобы в отдаленном будущем приносящим невероятные результаты. Кое-что оттуда ему запомнилось: в частности, глава про бег, где было черным по белому написано, как важно во время пробежки выработать определенный темп и строго его придерживаться. Вспомнив эту спортивную истину во время третьего или четвертого привала, Фрэнки рассудил, что надо бы отдых прекратить и идти в том самом определенном темпе, не останавливаясь, иначе в следующий раз подняться на ноги не выйдет. Но как только он поделился идеей с Сидом, тот предложил в ответ свое старое «брось меня», после чего стало ясно, что по вопросам выживания лучше с ним не совещаться; ну а принимать подобные решения за него, объективно более слабого, было просто жестоко.
Зеленое море оборвалось вскоре после этой попытки проявить смекалку и как раз на вокзале, который Фрэнки увидел едва ли не со слезами счастья на глазах. Природа охотно и резко уступила место цивилизации, на прощание обняв плющом деревянную табличку с неровной надписью: «Добро пожаловать в Мнимый Рубеж».
Фрэнки никогда не слышал о таком месте, но думать о степени мнимости Мнимого Рубежа сейчас было точно некогда. Он усадил Сида на скамейку у входа, а сам почти бегом бросился внутрь, лихорадочно соображая, как и что он будет спрашивать. Неплохо бы доступно растолковать ситуацию какой-нибудь важной шишке, при этом быть предельно корректным и спокойным, чтобы его не приняли за обманщика-бродяжку. Или, может, надежнее поискать какую-нибудь сердобольную женщину на улице и попробовать попросить помощи у нее? Сначала отдохнуть и подлечить друга, а все вопросы и разъяснения по поводу пропавшего багажа, установление личности, поиски денег и прочую кутерьму оставить на потом.
Слышали ли вообще в этой глуши об Искажениях? Имеет ли смысл пользоваться подобной терминологией, имеет ли смысл рассказывать правду? А если не правду, как объяснить случившееся? Что они с Сидом выпали в открытое окно?
Фрэнки успел окончательно пасть духом, даже не попытавшись осуществить задуманное. Но как только он нерешительно зашел в убогое помещение, гордо именующееся залом ожидания, все смешалось, потому что ему навстречу поднялся смазливый мальчик с веснушчатым лицом в обрамлении умильных каштановых кудряшек — поднялся с таким видом, будто они давно знакомы, и это переполошило скрытного Фрэнки, а уж когда мальчишка крикнул срывающимся детским голосом: «Фрэнки, ты нашелся!», перепуганный композитор приготовился брать ноги в руки. Но загадочный ребенок оказался проворнее: в одно мгновение преодолев расстояние между ними, он повис на шее у Фрэнки и принялся покрывать его лицо поцелуями. Тут несчастный путешественник уже совсем дара речи лишился и, наверное, на всю жизнь остался бы заикой, если бы бесстыжий мальчишка со странными наклонностями не засмеялся и не сказал с исключительно женским кокетством в голосе:
— Что, не узнал? Это же я, Эшли!
— Эшли? — Тут Фрэнки понял, что это последняя капля в море и что он сейчас хлопнется в обморок, как впечатлительная девица. А еще он понял, что спит и видит сон, и что Мнимый Рубеж неспроста мнимый, и что недаром он раньше ничего о подобном местечке не слышал: иллюзия есть иллюзия. Только вот что пытается сказать ему подсознание, подсовывая в его объятия жуткого ребенка и называя его Эшли?