***
В больнице Мнимого Рубежа стерильностью и не пахло, но прежде чем заглянуть в процедурную, Фрэнки послушно накинул на себя висящий у входа в отделение белый халат, изрытый подозрительными пятнами и застиранный до ветхого состояния.
Тошнотворно-тревожный запах лекарств; серо-белое; неожиданно красное — кровь. Сид привнес чужеродный элемент в хрупкую гармонию склянок в стеклянных шкафчиках и грязного света в окне, его стойка с капельницей выглядела вызывающе, зато игла в вене — вполне органично. Фрэнки неосторожно скрипнул дверью, и дремавший больной вздрогнул, проснулся, повернул голову в сторону вошедшего и натянуто улыбнулся.
— Ох, прости, что разбудил! — Фрэнки смешался. — Я присмотрю за капельницей. Тут неуютно, но палаты все заняты, а мы ведь только на пару часиков, потом сразу в гостиницу, отдохнешь…
Он подвинул стул к кушетке и сел, чувствуя себя одновременно тепло и нелепо в непривычной роли сиделки.
— Приеду домой — начну новую жизнь, — задумчиво произнес Сид, глядя в потолок. — Первым делом брошу пить. — Тут он немного оживился и весело добавил: — Кстати, Фрэнки! Мы с тобой вместе ни разу не пили! Как так вышло? Мы просто обязаны…
— Ты ж бросил два слова назад! — Фрэнки закатил глаза, разом растеряв сочувственный настрой: по правде говоря, он все еще злился на Сида за то, что тот себе позволил перед поездкой.
— Допустим, бросил, но ради тебя я готов пожертвовать…
— Ненавижу это слово. — Снова оно! Увязшее на зубах отвратительное сочетание букв. — И я не пью. Совсем.
— Совсем? — Сид даже отвлекся от созерцания потолка и удивленно воззрился на него ввалившимися глазами. — Так ты, значит, не пьешь, не куришь, не спишь с женщинами… Слушай, Фрэнки! Недаром ты такой беленький, особенно в этом халате, да ты же просто ангел во плоти! Знаешь, таких, как ты, приносили в жертву…
— Ненавижу это слово!
— …приносили в жертву чудовищам в легендах! Юных девственниц, а, каково? Ха-ха-ха, юный девственник Фрэнки! Идеально! — Бессовестный больной затрясся от смеха. — Ты хоть понимаешь, что я теперь на правах черной, испорченной душонки просто обязан заманить тебя в ловушку и преподнести на золотом блюде какому-нибудь духу Фата-Морганы? До чего красивая и печальная получится…
— Клянусь, я убью тебя, если ты сейчас же не заткнешься! — Сиделка из обидчивого юного девственника, как и следовало ожидать, вышла хоть куда.
— Ладно, ладно. Я перегнул палку, прости, — торопливо пробормотал Сид. — И спасибо, кстати, что спас мою никчемную жизнь.
— Взаимно, — герой дня смущенно улыбнулся: не каждый день его благодарили за спасение жизни, даже, прямо скажем, никогда. Чего только не перепробуешь в компании этого ненормального!
— Но все-таки незачем со мной нянчиться. Впредь так не делай, — посоветовал Сид с неожиданным холодом в голосе. — Я ничего не стою. Я могу только играть на фортепиано. И то, — он покосился в сторону перевязанной руки, — уже и это не могу. Неуместная забота, лишняя доброта.
— Перестань, мне неприятно это слышать, — Фрэнки мигом растерял светлое настроение светлой минуты. — И я помог вовсе не потому, что ты мне дорог, хотя и поэтому тоже; я просто поступил честно.
Услышав собственное признание, он только сильнее разозлился и на себя, и на Сида: на себя за то, что его слова прозвучали жалобно и зло, но никак не с подразумевающейся в них симпатией, а на Сида за то, что тот вынудил эти слова произнести. Как будто они пьесу в провинциальном театре играли про ссору лучших друзей. Мнимый театр Мнимого Рубежа.
— Если бы ты меня бросил в лесу, это тоже было бы честно и вполне оправданно, — гнул свое тот. — А дорожить будешь женой и детками, мной не надо.