Смотрит Наяна на Ойну, все примечает, все до единой ниточки-стежочка, до единого пятнышка родимого, до единого волоска в косе. Смотрит и видит - в косе цвета месяца запутался волос золотой, будто солнце. Видит Наяна, как прилегла утомленная Ойна в змеиные кольца, с братом беседу беседует, силы подкрепляет - пьет из серебряного кубка медвяное питье, мясо печеное с блюда берет, ест жадно. Смеется, да только невесело, через силу.
Ничего не сказала Наяна, вышла из покойца. А Ойна и не заметила того, лежит, тяжкая дума ее чело туманит. Вдруг откуда-то тихий зов раздался, будто эхо-отголос по-человечьи заговорило, отразилось от каменных стен, от мраморных узорчатых зал. Вскочила Ойна - а голос зовет ее по имени, кличет жалобно, затихая, словно последние силы зовущий теряет.
Выбежала Ойна на каменный двор и увидела Свейна: бледен он, едва на ногах стоит, шатается, рану кровавую зажимает, а кровь так и струится между пальцев, капает на камень двора. Света не взвидя, кинулась к нему Ойна - и тут пропал молодой воин, стоит вместо него старая Наяна. Гневом горят ее глаза, словно молнии мечут.
- Троих кобелей отвадили, а на щенка не смотрели. Так вот куда, дрянная девчонка, ты погулять летала! Вся в мать свою, дуру беспутную. Думаешь, если два моих колодязя он минул, так и остальные пройдет?
Выпрямилась Ойна, вперила в старуху светлые глаза свои. Стоит, не шелохнется.
- Все равно с ним судьба моя. Отчего мать мою ты отпустила, а меня отпустить не хочешь?
- Оттого, что не было в твоей матери твоей силы. Могла она разве что воду заговаривать, и сама тихая была, как вода речная… тьфу! А еще того больше ослабела, как княгиней стала, как люд стал к ней за помощью и заступой идти. Оттого-то и Финн, Громовиков прихвостень, уходил ее до смерти.
- А не я ли северянам добрый час указала, чтобы Громовиково святилище разорить? - вскинулась Ойна.
- Молчи! Недосуг мне сейчас, и без твоих выкрутасов дел свыше головы…
Глаза старухи, казалось Ойне, становились все больше, словно заполняли своим светом - и в голове Ойны зашумели волны невидимого ветра, потекли тысячи шепотков. Пала она наземь, сраженная сном. А старуха обернулась снова филином, крючконосым и глазастым, взмыла в черное небо и понеслась за острые скалы.
Выскользнул Черный змей во двор, поднял сестру, в залу отнес. В это время раздался зычный звон рога, влетел в каменные стены, отразился от узорчатых зал, от высоких колонн. Ойна проснулась, заморгала, на брата глянула умоляюще.
- Помни… обещанное помни, братец.
***
Трубит в рог Арслан-князь, вызывает на бой чудище, о котором даже старики внукам рассказывать боятся. То говорят, что паучище это с ногами толще столетних сосен, то говорят, что зверь скорпион как гора огромный, что будто бы не живет он и не умирает, и одно имя его способно заставить холмы дрожать от страха и стряхивать с горбатых спин камни-валуны. Потому зовут его Черный змей, хотя в глаза его будто бы никто и не видел, а те, кто видел, уже никогда ничего на расскажут.
Трубит Арслан, полон гнева и яри боевой, сияет меч из небесного железа, что достался ему от поверженной дивьей твари. Ждет, когда вылетит навстречу ему чудище, о многих хоботах, о многих головах.
Но тут ударил в него черный вихрь, закрутился дымным веретеном в три человечьих роста. Прянул в сторону Арсланов конь, но сдержал его витязь, обнажил меч, ждет, когда враг обличье свое покажет. Но из вихря показался вдруг человек - до половины показался, смотрит на витязя, словно ждет чего-то.
На миг ослабла решимость в Арслане; не человека, не юношу со светлым взором смарагдовых очей готовился он увидеть. И опустилась его рука с мечом. Но тут голос Финна в ушах князя раздался, будто громовой раскат - и пришпорил своего коня Арслан, полетел конь, понес витязя навстречу врагу. Змей же черной молнией метнулся и сбил Арслана, вылетел тот из седла, как камень из пращи.
- Что же ты, воин, в седле так некрепок? - рассмеялся Черный змей. Снова принял он человечье обличье - человечье да не совсем: до половины прекрасный юноша с черными кудрями и глазами как смарагды, а далее тулово змеиное в черной чешуе и хвост с ядовитою стрелой на конце. Хлещет змей хвостом по скалам, отзываются скалы гудением, будто боевые рога трубят.