Замерзшие шапки гортензии раскачивались на ветру. Осень всегда казалась мне временем сна, но сегодня она навевала лишь мысли о смерти. С каждым шагом я впадал во все более мрачное расположение духа, и в какой-то момент совсем перестал поднимать голову от земли, не отводя взгляда от мысов ботинок и каменной мостовой. Все казалось ненатуральным и я, и улица в осени, и собственные мысли. Шелест лоскутной листвы навязчиво старался помочь осознать очередную тревожную мысль.
Просунул руку под спешно намотанный на шею шарф, поглаживая кончиками пальцев укусы. Как-то раз прихожанин на исповеди рассказал мне, что получает удовольствие только, когда жена совершает над ним насилие…
От дальнейших размышлений спасло лишь то, что я уже стоял перед нужной калиткой. Пожухлый газон и каким-то чудом до сих пор цветущая в горшке герань. Плетущаяся роза ползла по фасаду ящерицей, обрамляя окна. Тут так красиво летом. Как невыносимо хочется курить.
Низкая калитка открылась со скрипом, что всегда было визитной карточкой дома Ричарда. Как и дорожка к крыльцу, которую никогда не чистили от багряной листвы. Вспомнил приоткрытые губы, в которые так жадно впивался в одном из снов… Она стонала в мой рот… Да за что? Почему сразу не понял, что блудница и есть она? Как же меня ослепило собственное тщеславие, собственная якобы избранность.
Дернув головой, которая снова начала болеть, наконец-то постучал в дверь. Потом еще. И еще. Я был очень навязчив, обессилев находиться в одиночестве.
Не прошло и десяти минут, как Ричард осторожно приоткрыл дверь, демонстрируя миру лишь настороженный правый глаз. Я расслышал кусок возмущенного бормотания о наглых подростках. Увидев меня, он тут же осекся и чуть не выронил очки, которые пытался приладить на носу.
— Майкл? Что случилось? Еще же только шесть утра.
— Можно войти? — я протиснулся в приоткрытую дверь и прошел в гостиную, так и не дождавшись ответа.
— Что случилось? Кто-то умер?
Похоже, я его испугал, иначе откуда эта старческая паника, затапливающая все вокруг.
— Нет, никто не умер.
Так же без приглашения я присел на низкий диван у окна, задев ногой кофейный столик, который отозвался звоном не вымытых с вечера чашек. Ричард так и остался стоять в дверном проеме, нервно протирая полой халата очки. Почему-то очень захотелось, чтобы он наконец отстал от этих чертовых очков.
— Я хотел поговорить с тобой, Ричард, — сцепил руки в замок, рассматривая мелкие ссадины на костяшках пальцев, как будто продирался сквозь кусты. Откуда это все… — Что есть испытание веры?
Брови Ричарда резко взлетели, покрывая лоб сетью глубоких морщин. Когда он заговорил, голос был под стать трясущимся пальцам:
— У тебя больной вид, Майкл, — присел в кресло, не отрывая от меня тяжелого взгляда. — Ты обращался…
— Я тебя про другое спрашивал! — Сам не заметил, как перешел на крик. — Прости. Я плохо сплю. Вообще почти не сплю.
Ричард снова откинулся в кресле, сложив руки на животе и уставился куда-то в балки потолка, словно надеясь, что там появится ангельские послание, объясняющее все происходящее.
— Ну, насколько я разумею в предмете, испытание веры — это то, что посылает тебе Господь для преодоления.
— Я не могу преодолеть то, что мне послано, — готов был разрыдаться от множества отвратительных чувств и мыслей. Во мне столько грехов, что их невозможно преодолеть. Даже тщеславие, и то душит изнутри.
— Майкл, а в чем ты увидел испытание веры? — Он слегка потрепал меня по плечу, то ли ободряя, то ли привлекая к себе внимание. Может быть он задавал этот вопрос уже не один раз. Настороженность. Испуг. Удивление. Как много всего в хаосе морщин и поблекших глазах. Даже для Ричарда я выглядел сумасшедшим. А ведь я не рассказал всего. Что к лучшему.
— Есть… Женщина… Она сводит меня с ума. Она говорит ужасные вещи обо мне. Которые правда. Все правда.
— Ты чувствуешь к ней желание? — Он сказал это как-то очень отстраненно и задумчиво. Так обычно бывает, когда мутная вода разговора рождает воспоминания. Я уже не мог сосредоточиться на интонации его вопроса, меня душили гнев и похоть.
— Да. Каждый раз. Как только я сталкиваюсь с ней, — я спрятал лицо в ладонях, чувствуя, как горит кожа от стыда. Я пастор католической церкви, который должен идти по пути благодетели, поддался искушению дьявола… Как же хочется курить… Ричард медлил с ответом, видимо, находясь в шоке от моих слов. Его я тоже подвел.