— Юнги, вы отмечаете День Памяти?
Мой друг отвлекся от фотографирования и посмотрел на меня.
— Конечно. Это традиция, но… Мне она не нравится, — Юнги теребил в руке чехол от фотоаппарата. — Мы вспоминаем маму, папу и брата. Бабушка всегда плачет. Я не люблю смотреть на то, как она плачет.
— Это тяжело? — Понимающе спросил я.
— Это тяжело, потому что я сам не могу заплакать. Мне очень стыдно перед родными за то, что я сижу с отстраненным видом. Так не должно быть, наверное, это же мои родные люди.
Юнги все продолжал говорить, а я чуть отвернулся и очень внимательно слушал. Мы с Юнги очень мало говорили о своих погибших родителях. Я оставил затею выудить из Юнги информацию. Возможно, если бы я рассказал ему о той самой ниточке, что связывает нас помимо нашей дружбы, он бы вспомнил о том, о чем я говорил бы ему. Но я не делал этого. Почему? Я пообещал себе жить дальше, никого не винить в произошедшем и… Юнги был так сильно привязан ко мне, что я не мог поступить иначе. Я хотел подружиться с ним и поговорить, но теперь разговор отошел на задний план. Я приобрел друга; я пропустил тот момент, когда еще мог хладнокровно говорить с ним об аварии, завоевав его внимание. Я упустил то время. Теперь я не хотел, чтобы Юнги вспоминал об этом. Я хотел, чтобы мой друг жил счастливо.
— Так не должно быть, — повторил Юнги тихим голосом. — Знаешь…
В тот день, 22 сентября, Мин необычно разоткровенничался передо мной. В течение почти пяти лет он почти ни разу не разговаривал со мной о своей семье и своем детстве. Наверное, мало что помнил или просто не хотел об этом говорить.
— Знаешь, в семье у меня было все хорошо, мне не на что жаловаться, — Юнги говорил почти книжной речью. Я внимательно слушал его, теперь уже повернувшись к нему спиной и навострив лишь слух. — Только в детском саду было так себе. Я помню, что мне в детстве всегда казалось, что там все только притворяются хорошими. Я же видел, что воспитатели в детском саду жалуются на меня тем больше, чем я старался быть скромнее и послушнее. Меня подозревали в каких-то подлостях, — голос моего друга надломился. — И я стал таким же подозрительным и действительно способным сделать что-то исподтишка, по-тихому. Потому что-либо ты их, либо они тебя, — звучно произнес Юнги. У меня по телу побежали мурашки. - Мне кажется, что система сломала меня с самого раннего детства, - Юнги засмеялся, но его смех скоро стих.
— А дома мне всегда было хорошо. Дом был моей крепостью, семья - надежной охраной. Мой старший брат был моим примером для подражания. Иногда между нами чувствовалось соперничество, но Чонки никогда не был высокомерным. Ему было интересно со мной. Чонки был умным, мне нравилось общаться с ним, слушать его умные речи. Наверное, больше всех я любил отца. Он был просто потрясающим, он научил меня многим полезным вещам. У меня всегда было к нему особенное отношение, - Мин вздохнул. - Лучше отца и желать нельзя. А мама… - Юнги сделал короткую паузу. - Мама поддержала мою любовь к музыке и отправила меня на занятия по специальности синтезатора. У нас всегда было в доме весело, а еще было много домашних животных, - мой друг вздохнул. - Я очень скучаю по своей собаке. В общем… Моя семья была хорошей.
Юнги перевел дух. Я слышал, как заскрипело под ним его сидение
— Но потом они погибли.
Канатная дорога замедлила свой ход и остановилась. Я слегка покачнулся на своем сиденье и спрыгнул с него. Я пребывал в смятении, которое растворял горный воздух. С плоского выступа горы открывался вид на Кванджу, подернутый легкой дымкой. Я на секунду забыл о том, о чем говорил мне Юнги, и прохаживался по скале. Мой друг тоже замолчал и достал фотоаппарат, чтобы заснять красоты, вид на которые открывался с горы.
Это ли не блаженство? То, что я испытал на вершине… Это не блаженство? Тогда что? Я будто бы всю жизнь скучал по чувству полета. Я раскинул руки в стороны и закружился на скале, радостно смеясь. Да, моя жизнь определенно стоила того, чтобы продолжать ее.
Юнги подошел ко мне, обнимая меня.
— Не свались с горы, я прошу тебя, — уговаривал меня Мин. Он и сам улыбался. Но вскоре подросток вспомнил о том, о чем говорил раньше. Он отошел от меня, глядя в бледно-голубую даль.
— Ты думаешь, я должен отпустить прошлое? Совсем? — Юнги перевел свой взгляд на меня.
Я кивнул в ответ.
— Да. Отпусти его в небо, — я улыбнулся лучшему другу. — Хочешь, я сложу для тебя самолетик? Ты напишешь на бумажке все, что хочешь отпустить, я сложу из нее самолет. И мы пустим его лететь далеко-далеко. Прочь от нас.
Болезненное выражение ушло с лица Мина.