-Кира? Её не было. И откуда ей знать дорогу к сторожке? - засомневался Штефан. - Надо поскорее домой добраться. Там разберёмся.
-Садитесь в сани. Я захватил тёплую попону. Сейчас вас укутаю, - он сорвал шарф с шеи, протянул его Штефану, - этим можно голову замотать, тогда теплее будет.
Штефан с удовольствием закрутил вокруг головы шарф. "Как немец под Москвой в сорок первом году", - улыбнулся своим мыслям. Серёжа развернул сани, и Томас, фыркнув облаком пара, двинулся в сторону мызы.
-В Ленинграде вы мне показались много старше, чем сейчас, - вырвалось у Штефана.
-Зато теперь наши года сравнялись, - отозвался Сергей. Он старательно избегал называть Штефана по имени, и тот это понял.
-Я всё помню, Сергей, - тот недоверчиво оглянулся, - да-да, всё помню. И малыша Серёжу, и его маму Ольгу. И всё, что было до тридцать первого года, и после. Теперь я вспомнил всё.
У Серёжи сжалось сердце: что-то было не то в словах Штефана. А он продолжал:
-Теперь мы с тобой уже не отец с сыном, а скорее, братья. Но ты должен знать, что я помню и могу рассказать тебе о каждом прожитом нами дне. И я очень дорожу этими воспоминаниями.
-Знал бы ты, - тихо отозвался Сергей, - как мне всегда хотелось сказать тебе и маме, что дороже вас у меня никого нет. Все долгие, бесконечные годы мечтал об этом, - он покашлял, стараясь скрыть наплыв эмоций.
Штефан печально улыбнулся, вспомнив, как его приёмный сын вдруг в одночасье стал отвергать нежность, ласку, любовь, считая их проявление пережитком буржуазной морали, а потом даже собрался отказаться от родителей, да что-то удержало от последнего шага. Олечка тогда обливалась слезами, не понимая, в кого это выродился прежде добродушный, покладистый и чуткий ребёнок.
Олечка! Сколько всего они с нею пережили! Знать бы, досталось ли ей хоть чуточку счастья в том сияющем зазеркалье, куда они с Андреем Монастырским сбежали? Хорошо бы, коли досталось! Если б мог, он бы всем-всем раздавал счастье и любовь полными пригоршнями. И тут его укололо: Дашенька! А она-то как? Только что была здесь - не фантом, не призрачное видение... Несчастная и одинокая. Откуда она взялась в заснеженном лесу? Вернулась ли к себе? И тут всё его существо охватило мучительное беспокойство: как она теперь там, одна, без него? Может, надо было вернуться вместе с нею? Нет, лучше пусть она здесь останется, потому что его выбор сделан: он может жить только тут. Он принадлежит этому времени, здесь его родители, его дом. И ещё Кира.
Смутным и болезненным видением пронеслась в памяти его коротенькая семейная жизнь с беспокойной упрямой девицей, он помнил все странности этого давнишнего союза: от дерзкого фиктивного брака до полуиллюзорной встречи в тридцать первом году. Воспоминания причиняли мучительную боль, а он не желал этой боли. Но надо зажать сердце в кулаке и вспомнить подлинное прошлое, каждый год, каждый день. А как отличить истину от внушённой ему подделки, друзей - от врагов? Холод охватил его, зубы стали выбивать дробь. Потом до него дошло, что холод шёл к нему не снаружи, нет. Он пробивался изнутри, из самой глубины его нутра, расплываясь ледяными иголочками по всему телу так, что замирало сердце. К тому моменту, когда они наконец проехали злополучные полверсты от сторожки до мызы, Штефана уже не просто бил озноб, его трясло так, что Шурка высунула голову и с удивлением уставилась на него. А он только и смог, что натужно улыбнуться ей прыгающими губами.
Добравшись до жарко натопленной кухни, он с облегчением передал Шурочку в руки разохавшихся Марты и Софьи Григорьевны, а сам взбежал к себе наверх. Когда через десять минут, Иван Фёдорович постучался к нему, чтобы напоить чаем с малиновым вареньем, он увидел сына, закутавшегося во всё, что нашлось шерстяного и укрывшегося пуховым одеялом по самое горло. Штефан лежал с закрытыми глазами. И Иван Фёдорович понял, что сыну сейчас не до разговоров. Он тихонько поставил чай на прикроватный столик и на цыпочках направился к двери.
-Папа, пожалуйста, осмотри девочку. Она страшно промёрзла и, кажется, у неё шок от испуга, - услышал он срывающийся голос сына.
Иван Фёдорович живо обернулся, но Штефан уже вновь лежал с закрытыми глазами.
-Ты можешь осторожнее? Что ты её ворочаешь? Нельзя так осмотреть?
-Кто из нас доктор? Ты или я? Лучше бы поддержала ей голову.
Голоса - сердитый мужской и встревоженный женский - показались Кире отдалённо знакомыми. Она почувствовала, что её поднимают с пола чьи-то руки, перекладывают на что-то мягкое. Мужчина и женщина продолжали перебрасываться короткими сердитыми репликами, тихонько спорили между собой. Женщина настаивала, чтобы больную перенесли к ним в дом. Мужчина возражал, доказывая, что Кира сама должна решить, где ей лучше находиться.
-Видишь, она никак не приходит в себя, - настаивала женщина, - отнеси её к нам, там не только ей, но и тебе будет удобнее её лечить.