-Какой красивый домик, - вырвалось у Киры, но Даша небрежно махнула рукой:
-Он мне уже надоел! Лучше сюда посмотри, - и она, не выпуская из своих рук, показала куклу ростом не больше двух ладоней. Одетая в чудесное бальное платье из тёмно-зелёного шифона, с серебристыми длинными волосами и огромными изумрудно-зелёными глазами, кукла открывала и закрывала их, когда Даша поднимала или опускала её. Кира закусила губу: это была её кукла. Та самая, которую когда-то подарила ей маменька, и хранилась она в Каменецке, но потом затерялась. Вернул ей эту куклу Баумгартен с тем, чтобы она отдала её Шурочке. И вот теперь она у Даши, а та всё крутила и крутила куклу, - ну что, узнала? Мне она тоже понравилась. Глазки такие хорошенькие, зелёненькие. Смотри, как хлопает ими...
-Дашенька, ты хотела поговорить с нами, - мягко напомнил ей Штефан.
-Не с вами, а только с тобой, - тут же рассердилась Даша, она схватила несчастную куклу за волосы и стала с силой дёргать, - только с тобой! Зачем мне она?
-Оставь куклу, ты сломаешь её. Хочешь говорить - говори, - он присел на пушистый диванчик, потянув Киру за руку и усаживая её рядом.
-Ты знаешь, как я жила всё это время? - пальцы Даши продолжали терзать куклу, из головы которой уже стали сыпаться волосы. Кире показалось, что это из её головы цепкие пальцы выдёргивают пряди волос. - Вот скажи, зачем ты ушёл? Зачем? Папочка так расстроился! Он искал, искал и никак не мог тебя найти. Бедненький папочка! Он так переживал из-за меня! Он всё думал, ходил, рассуждал вслух. И придумал. Он послал меня к тебе. А ты... ты решил остаться там. Девчонка порвала цепочку с "non providentiae memor", и папочка рассердился! Знал бы ты, как он рассердился! Даже ударил. Да, да, представь, дал пощёчину всего лишь за "non providentiaememor". Вот как ему было плохо. У него совсем сдали нервы. Не спал, не ел, всё время курил свои сигареты и пил коньяк. Мне так его было жаль! И тогда я придумала. У папочки под замком в аптечке были разные порошочки, таблеточки. Ключик он прятал, но я-то знала, где он лежит. Разве от меня можно что-то спрятать? Бедный старенький папочка!
Кире не хотелось смотреть в безумные глаза Даши, и она отвернулась. Но от несвязного бормотания, от капризного детского лепета у неё стала кружиться голова. Она посмотрела на Штефана. Он слушал Дашино бормотанье очень внимательно, и выражение его лица испугало Киру. Каждый раз, когда она произносила латинское выражение, он вздрагивал, как от удара. А та продолжала:
-Мне так было его жаль. Тортик засыхал, и он чай не допил...
-Постой, Дашенька. Где сейчас Яков Моисеевич? Я хотел бы поговорить с ним.
Даша помолчала, небрежно помахивая несчастной куклой, потом пропела:
-Цветик над могилой; он в неё сошёл навек, не оплакан милой...
Штефан подался вперёд:
-Перестань. Ты не Офелия, а Яков Моисеевич - не Полоний. Так где же он?
-Ну я же говорю тебе: коньяк папочке не понравился. Он так прямо и спросил, мол, до ключей от аптечки добралась? И так смеялся... Давно мы так с ним не смеялись... И он всё повторял и повторял: "non providentiae memor... non providentiae memor..."
-Даша, я хочу видеть Якова Моисеевича, - голос Штефана стал бесцветным, сонным, он говорил с паузами между словами так, словно ему трудно было выговаривать их. Кира взяла его руку - вялая холодная ладонь. Надо прекратить этот разговор и немедленно!
-Ну хватит, - вскочила она, - веди нас к своему папочке. Штефан, вставай, - и тронула его за плечо.
Он не стал противиться, тяжело поднялся, цепляясь за её горячую руку, повернулся - Кира вскрикнула. Его изумительные глаза цвета прозрачного янтаря начали отливать синеватым цветом. Но Даша и не собиралась никуда их вести. Она по-прежнему сидела на розовом пуфике, и её блёклые глаза смотрели куда-то мимо Киры:
-А папочки нет, - заявила она спокойно и почти весело, - он упал...
-Что значит "упал"?
-Ты злая, - вдруг заплакала Даша крупными, как горошины, слезами, - злая! Зачем спрашиваешь? И он не хочет с тобой говорить...
-Кто "он"? О ком ты?
-Как кто? Папочка, конечно.
-Дашенька, бедная! Сколько же всего на тебя обрушилось! - голос Штефана был полон сочувствия.
Кира бросила на него взгляд. Похоже, Дашино безумие постепенно переходит и на них. Он что, ничего не видит? Ничего не понимает?
-Даша, - она попробовала говорить спокойно, - объясни, где твой отец? Он жив?
-Не знаю, - она капризно надула губы, словно маленькая девочка, - ничего не знаю... Мы стояли на площадке на лестнице, и он смотрел вниз. Я слегка, совсем чуть-чуть подтолкнула... Что ты так смотришь? Ты что, меня осуждаешь? Разве я неправильно сделала? Посуди сама: он так тосковал, скучал, а когда на меня смотрел, вдруг смеялся. Я ему чай готовила, кофе варила, даже яичницу жарила. А он ничего не хотел есть, из того, что я готовила. Я готовлю - он не ест. Разве это правильно? Надо же было его успокоить? Вот я и придумала.