Дед Матвей ничего не успел предпринять, один из хищников сбил его с ног, но вонзиться клыками в тело не успел – Петро всадил две пули хищнику в затылок. Третий зверь навалился на дико визжащего и дергающегося ветеринара. Лошадникова огрела эту зверюгу кирпичом по шее. Кирпич раскрошился, хищник лишь на секунду потерялся, а затем хотел отомстить обидчице, оскалив окровавленную пасть.
– На землю! В сторону!
Лошадникова поняла, что участковый кричит именно ей. Она последовала приказу и упала в сторону. Гончаленков всадил очередь выше зверя, поскольку почти не успел прицелиться. В магазине остались два последних патрона, они и разнесли хищнику морду повторными выстрелами.
Из-за стены дыма метнулся еще один мохнатый убийца. Он не обратил внимания на старика, женщину и по-прежнему бешено вопящего ветеринара, а прямиком ринулся на Петро. Патронов в пистолете у него не осталось, другого оружия не было, бежать некуда, да и не успеть.
Петро пытался схватиться за какую-то железку, но хищник его упредил стремительным броском. В ту же секунду телефонный столб и Калинкин вместе с ним рухнул. Младший сержант и сам не понял, как стремительно подскочил после падения, навел автомат и застрелил зверя. Но сторожа это уже не спасло – стальные челюсти разодрали ему горло, позвоночник и лицо.
4 км от Ворошиловки, 9:17.
Даже джип не мог противостоять ополчившейся против него стихии: дождь лил с небес не переставая, жижа с усердием впитывала небесную влагу, раскисая еще более. Колеса теперь увязали в грязи по самые обода.
– Застряли напрочь, - залез в салон весь перепачканный грязью Кирилл.
Грибов посмотрел на часы и, тяжело выдохнув, сообщил:
– За час и двух километров не проехали.
– Может, кто из деревни хоть поедет на встречу? – робко надеялся Гусев, - Тут осталось совсем ничего…
– Если уж мы застряли, то и другие тоже, - развеял иллюзии Кирилл.
– А ведь судя по картам тут асфальтированная дорога, - зло сказал прапорщик, - Хорош асфальт, нечего сказать.
– Был день назад, - заверил Кирилл.
– А вот теперь нет, - нервно засуетился Гусев, - Эта грязь чертова нас всех затянет, она как тесто на дрожжах растет, шевелится, падла, наступи в неё и конец. Она смерти нашей ждет. Если не тронемся – всем нам конец!
В этот красноречивый диалог вмешался прапорщик:
– Ты солдат или истеричка?! Чего орешь?! Паника на войне – последнее дело, поддался страху, в штаны наложил, так хоть другим этого не показывай!
Гусев судорожно хватал воздух и шумно дышал, его губы дрожали.
– Вы… вы не смеете мне приказывать! Я федерал<!--[if !supportFootnotes]-->[1]<!--[endif]--> и не подчиняюсь вэвэшникам!
– Ты – солдат, - грозно пояснил Грибов, - Во всяком случае, был им еще минут десять назад. В уставе есть понятие о подчинению приказам старшего по званию и должности, о принадлежности к родам войск в боевых условиях речи не идет.
– А мы не на войне!
– Ошибаешься, сынок. Всё живое, что только есть вокруг, объявило нам войну, поэтому утри сопли, смени подгузник и слушай, что я скажу, а то…
– А то чего? – дерзко спросил.
– Выкину нафиг из машины, мне трусливые нытики не нужны. Заткнись и смотри за своим товарищем.
Кирилл поспешил вмешаться, чтобы погасить спор:
– Кстати, как он там?
– Вроде чуть-чуть получше, - неохотно буркнул Гусев, - Спит, блевать перестал, краснота на коже пошла.
– Латентный период, - сам себе сказал Кирилл и, уловив вопросительный взгляд прапорщика, объяснил, - После бурного начала острая лучевая болезнь как бы исчезает, возникает видимое облегчение.
– Я же говорю, в госпиталь надо, - принялся за прежнюю свою песню Гусев.
Грибова прорвало:
– Ты опять за свое? Говорю в последний раз, захлопнись и не скули, понятно, товарищ солдат?
Гусев уступал прапору-вэвэшнику и в росте, и в комплекции, а главное в психологической непробиваемости. Он проиграл этому уставнику из ВВ, пришлось подчиняться.
– Понял… - едва слышно выдавил Гусев.
– Нужно отвечать «так точно», - решил до конца подавить очаги сопротивления Грибов, - Понял?